горький бессмертник, простой подорожник и млечник,
чтобы заваривал чай себе старый горшечник,
чтоб становилось горшечнику горько и сладко,
чтоб от больного бежала бы прочь лихорадка.
В гибких ветвях воробьи раскричались, как турки.
Старый ремесленник новые лепит фигурки:
двух снегирей на заснеженной ветке рябины,
пойманных рыб, изогнувших блестящие спины,
лепит павлина на древе из райского сада,
лепит Орфея, ведущего душу из ада,
и Моисея с жезлом, источающим воды,
лепит из глины он грех, поразивший природу.
Мастер уснул, распростившись с земными делами.
Церковь стоит и сияет во тьме куполами.
С церковью рядом горбатая бродит знахарка,
ждет, чтоб ей подали дым от свечного огарка.
Облако в небе, как время, меняет обличье,
глиняный ангел летит, причитая по-птичьи,
тихо летит над землею, убогой и сирой,
глиняный ангел со сломанной глиняной лирой.
* *
*
Я буду жить на берегу ручья,
и муравьи, мои лесные братья,
меня накормят пищей поминальной.
Сладка ли муравьиная кутья
для тех, кто знал иной любви объятья?
Качаются цветов колокола,
а свет идет дорогою окольной,
и отражают листьев зеркала
сей жар и бред, сей трепет колокольный.
Качаются цветов колокола,
и вижу я — мгновенно, раз за разом
стекло воды разрезано алмазом —
упругой плотью птичьего крыла.
Мелькнет в листве блестящий чей-то лик...
Что значит сей запутанный язык
воды и света, рыб и чаек быстрых?
Что значит иероглиф муравья
средь прочих букв и знаков серебристых?
В глазах у леса высохла роса
от птицами поставленных спектаклей,
проведена заката полоса
меж солнечным лучом и звездной каплей.
И если мотылек — святой простец,
паук на нитке — крохотный разведчик,
я буду перед будущим истец,
молчальник, и обидчик, и ответчик.
* *
*
Чуть колеблется воздух счастливый —
золотое игралище ос,
и песок под зыбучею ивой
ключевою водою зарос.
И луча световая дорожка
пролегает в цветочной пыли,
и в озера цветного горошка
деловито ныряют шмели.
Что за праздник для зренья и слуха!
И рождается снова во мне
слово — легче лебяжьего пуха,
тяжелее, чем камень на дне.
Глава шестая
Я люблю то, что все называют прогулками. Развлечение ли они? На самом деле под монотонный ритм шагов замечательно думается, наблюдения сортируются, выстраиваются приоритеты, проявляется главное. Попробуйте потрясите решето с горохом, сразу станет ясно, где начнут копиться наиболее крупные фракции. Прогулка — это и вернейший способ подготовиться к лекции, даже если ты об этом не особенно думаешь. Лекция, завтрашняя или послезавтрашняя, все равно сидит у тебя в подсознании как самое важное в жизни, и, о чем бы ты ни думал, как бы крепко ни размышлял о постороннем, мысль все равно, как дрессированный заяц, соскочит на свое и засучит лапками по барабанной шкурке. Для меня прогулка, бессмысленные, казалось бы, шатания наугад — еще и возможность привести собственные мысли в порядок…
Пастернак, как известно, любил работу в саду, с лопатой, с землей. Пересаживал растения, окучивал картошку, обожал, кстати, жечь костры, а зимой, в юности, всегда сам, не доверяя никому, топил печи. Ну, последнее-то, печи, огонь, — особый разговор, особая субстанция. Но ведь и граф Лев Толстой любил физический труд — рубить ли с плеча, ходить ли за сохою; и граф Алексей Николаевич Толстой, тоже писатель немалый, чистил, например, самостоятельно обувь в семье: пять, десять, пятнадцать пар. Здесь, видимо, еще и тоска человека, ведущего сидячий образ жизни, не только по мышечным усилиям, но и по движению, возбуждающему мысль.
После внезапного — не как в романе, где все должно быть подчинено гармонии, а как в жизни, которой позволено иметь свою шершавую логику, — после телефонного разговора с Серафимой мне надо было еще и успокоиться. Будто судьбе показалось мало тащить меня на привязи не самой легкой работы, требующей сосредоточенности духовных сил, на привязи болезни жены, постоянно держащей меня в своем поле. Ей понадобилось на мгновение все переворошить во мне нежданной встречей во Франкфурте, а теперь еще и звонком из юности! Плотно меня, оказывается, преследует прошлое. Правда, оно существует, если в нем кто-то нуждается и пока есть настоящее.
Читать дальше
