Следующая подброшенная кассета фиксирует некий дом в предместье Парижа на улице Ленина, длинный коридор, дверь с номером… Жорж и Анна отправляются по данному адресу. Анна остается ждать в кафе, Жорж поднимается, звонит, и дверь ему открывает… постаревший Маджид. Он, кажется, искренне удивлен визиту и настроен философически-мирно. Говорит, что никаких кассет не снимал и не посылал. Но Жорж, понятное дело, не верит. Он угрожает, пыжится. Маджид устало иронизирует: “Ну что ты сделаешь. Побьешь меня? Ну попробуй. Вон ты какой вымахал”. Да нет, не побьет. И даже жене не расскажет, кто там был за таинственной дверью: “Дверь была закрыта”, — и все.
Новая кассета, доставленная прямиком телевизионному боссу Жоржа, фиксирует всю эту постыдную сцену: популярный интеллектуал-телеведущий угрожает пожилому арабу, который после его ухода принимается почему-то рыдать. Подобные свидетельства могут поставить под удар карьеру любого интеллектуала во Франции. Недовольство и сомнения босса Жоржу удается кое-как погасить. И потребуется еще много тревожных и неприятных событий: исчезновение сына (он, не выдержав фальшивого напряжения в доме, в знак протеста остался ночевать у приятеля, не сообщив, понятное дело, родителям), скандалы с женой, которая бурно реагирует на трусость и ложь благоверного в угрожающей им всем ситуации, — чтобы “скрытое” стало явным.
Жорж признается Анне, что оговорил когда-то несчастного маленького алжирца. Его родители работали у них в поместье. В 1961 году они отправились на демонстрацию в Париж и не вернулись (тогда в стычках с полицией погибло несколько тысяч демонстрантов). Мама и папа Жоржа решили усыновить осиротевшего мальчика, но шестилетнему Жоржу совсем не улыбалось иметь такого братика: “Ты был сильнее и старше, — говорит он Маджиду. — У меня не было другого выхода”. Сначала Жорж заявил своим родителям, что Маджид плюется кровью. А когда мальчика показали врачу и никаких болезней у него не нашлось, Жорж попросил алжирца (якобы от имени отца) зарезать петуха, а потом сказал родителям, что Маджид сделал это специально, чтобы его напугать. После этого об усыновлении не могло быть и речи. Маджида отправили в приют. “Ну и что?” — говорит Анна. “Ну и что? — думает зритель. — Некрасивая, конечно, история. Но ведь столько лет прошло. Все быльем поросло”.
Но Маджид полагает иначе. Он звонит Жоржу, просит зайти, обещая все рассказать о кассетах. Но вместо этого опасной бритвой перерезает себе горло у него на глазах. Жуткая сцена, кровь фонтаном хлещет на выцветшие обои, тело в агонии нелепо бьется на линолеумном полу… Жорж смотрит на все это, сжимая руки в карманах белого, дорого плаща, и затем, стараясь не запачкаться, покидает место трагедии, не позвонив в полицию, не вызвав “скорую”. Потрясенный, он тайком пробирается к себе домой, просит жену выпроводить заскочивших на огонек приятелей-интеллектуалов и по-детски жалуется, как его в очередной раз до смерти напугали. Через какое-то время в его офис на телевидении является сын Маджида. Жорж не желает с ним говорить. Он типа занят. Юноша преследует его в лифте, слегка шантажирует и наконец, добившись внимания, говорит, что хотел только поглядеть в глаза человеку, у которого на совести чужая жизнь.
После этого герой приходит домой, выпивает пару таблеток снотворного, задергивает шторы и ложится в постель. Перед глазами у него и у нас возникает сцена отправки Маджида в приют: общий план, по двору бродят куры, подъезжает машина с соцслужащими; родители Жоржа выводят к ним мальчика; Маджид пытается укрыться в сарае, кричит: “Я не хочу!”; но его вытаскивают, насильно заталкивают в зеленый автомобиль и увозят в сиротскую жизнь. В финале — по контрасту — сцена около престижной школы, где родители на ступеньках поджидают своих чад, чтобы так же на машинах увезти их в тихое благополучие.
С житейской точки зрения вся рассказанная в фильме история кажется более чем странной. Ну с чего бы, скажите, взрослому человеку расплачиваться почти сорок лет спустя за некрасивый поступок, совершенный в шестилетнем возрасте? Или с чего бы другому, тоже взрослому, человеку кончать с собой на глазах у первого из-за того, что его мальчиком не взяли в обеспеченную буржуазную семью? Ну да, он не получил “хорошего образования”, не работает на телевидении и проживает не в частном особняке, а в обшарпанном общежитии квартирного типа. Ну и что? Прожил же он как-то свою жизнь. Воспитал сына, дал ему какое-никакое образование, чего уж вот так-то страдать из-за давней несправедливости? И вообще, насколько мы знаем, восточные обитатели западных мегаполисов вовсе не горят желанием стопроцентно уподобиться европейцам, скорее наоборот. И у них не развит до такой степени комплекс жертвы, чтобы от отчаяния по поводу своей “второсортности” резать горло на глазах у бездушных аборигенов. Если они и кончают самоубийством, то прихватив с собой несколько десятков, сотен, а то и тысяч ненавистных им “неверных”. Есть же в фильме эпизод столкновения Жоржа с чернокожим велосипедистом, который намного точнее фиксирует обыденные расовые конфликты на европейской улице: крошечное ДТП едва не перерастает в драку, бытовая агрессия кипит абсолютно на равных, и только присутствие Анны останавливает мужчин, готовых набить друг другу физиономии.
Читать дальше
