“Сказки” Кабакова оригинальны именно тем, что это не стёбное снижение известного сюжета, а настоящее происшествие сказки в реальном городе. Сказки эти можно толковать в любом ключе. Этическом — кажется, что Летучий Голландец преследует героев за их грехи. Культурологическом — латание дырявой мифологии города, давно потерявшего свое родство с традицией. Литературном — автор ставит эксперимент по образцу гоголевского Петербурга, выпуская на проспекты Москвы призрак пуганого гаишника с берцовой костью в руке… Однако ближе всего авторскому восприятию “сказок” окажется социокультурная трактовка. Ведь в злободневном смысле мифологизированная, фантомизированная Москва совпадает с актуальным образом Москвы как источника дьяволизации всей России. Герои Кабакова прибывают из глубинки в столицу, чтобы именно здесь, в вихре ее информационных, денежных и модных потоков, встретить свою “сказочную” судьбу.
Сказка в нашем, “московском”, “цивилизованном”, исполнении мрачновата. Современная девочка, дожив до бабушкиных лет и обязанностей, сможет рассказывать только такие вот сказки — смесь былички с канцелярщиной-уголовщиной. И внуки ее будут, как постовой в сказке Кабакова, путать: то ли перекреститься — то ли честь отдать авто с мертвецами? Вводя в город сказку, Кабаков, по сути, иронизирует над обликом Новороссии. “Достань до небес!” — вполне возможный рекламный слоган, угрожающе похожий на лозунг Вавилонской стройки. “Смешение языков” происходит в среде строителей-гастарбайтеров. И тонированные стекла оказываются прозрачными, но пропускающими изнутри адскую тьму. Москва — город контрастов, — пошутим мы на манер старого советского фильма, но не до шуток станет, когда поймешь, что и впрямь эпиграфом к новой русской жизни, дорвавшейся до благ, но не до благородства, могут быть эти простые, но сильные, черт возьми, слова: “Перед бутиком насрано”.
Сергей Солоух. Самая мерзкая часть тела. Роман. СПб., “Геликон Плюс”, 2004, 256 стр.
Формальная организация романа традиционна для этого автора: Солоух изящно обозначает главки каким-нибудь абстрактным понятием, а то и конкретным предметом и подверстывает под них такую расшифровку, что теория айсберга в искусстве становится предельно ясна. В данном случае за ледовыми выступами типа “Глаза”, “Ляжки”, “Перхоть” скрывается матерая глыба обыкновенного человечища. Автор ищет в нем “самую мерзкую часть”, но пробу ставить негде. Этот язвительный, взволнованный роман демонстрирует нам человека, вывалянного в тотальном грехе, от ушей до души. И в заголовки автор берет части тел исключительно отрицательных героев: разонравившийся любовнику “Нос” дурехи-подлюки, “Брови” похотливого начальства, подглядущие, злонамеренные “Глаза”.
Архитектурно роман опять-таки напоминает айсберг. Четырехслойный. Каждый из слоев демонстрирует тот или иной аспект эпохи — излета советского времени. “Кончик” — центральный, самый острый, но и самый поверхностный по смыслу сюжет. В одном провинциальном институте “прозрел” бюст Ленина. Художником-фосфористом очень интересуются спецслужбы. Центральная интрига вмонтирована в служебный конфликт: бюст помещался в комнате, отданной руководству студенческого диско-клуба. От результатов расследования зависит итог соперничества президента клуба юного подхалима Кузнецова и его молодых коллег, из которых здесь достоин упоминания только опальный творец-песенник Леня. Событийно эти веселые ребята оказываются познакомлены и связаны с внеинститутским миром города. И следующий, еще более широкий слой айсберга отдан автором под городские сплетни, центральное место среди которых занимает история страсти-ненависти номенклатурного мальчика Симы и дуры девочки Малюты. Их сюжет начинается в тот момент, когда Сима отказывается жениться, а Малюта из ревности пишет на него заявление об изнасиловании. Наконец, Сима оказывается настырнейшим поклонником, а Малюта — змеевитейшей из подруг главной героини романа — Леры Додд. Красавицы и спортсменки. Ее-то история и проходит через весь роман, начинаясь ее любовью с милым Лешей и заканчиваясь тогда, когда кончилась его любовь.
Четыре сюжета романа демонстрируют четыре среза с жизни эпохи. Номенклатурная организация (бюст Ленина и гэбэшники), лживая идеология (смерть Лени и взлет Кузнецова), скрыто тлеющее тленным дымком видимое житейское благополучие (заблудшие Сима и Малюта) и попранная духовность (изрядно потоптанные души Леры и Леши). Трагический пафос сломленности, проданности человека достигает пика в финале романа, в образе готовящейся предать себя Леры Додд, единственной абсолютно светлой личности в произведении. Недавнее советское искусно соединено с вечно-общечеловеческим. И если место действия выглядит вчерашним, то образ действия людей — все тот же.
Читать дальше
