Начну с истории самой богатой львовской пары брежневской поры — директора крупного гастронома и рестораторши Софы и ее мужа, заведовавшего сетью торговых точек, продававших соки-воды. Начало семейному капиталу положил чемодан обычных иголок, с которым прибыл в раздетый-разутый послевоенный Львов будущий муж Софы. Иголки были нужны всем, и естественно, чемодан с иголками — сколько же он весил, интересно? — представлял собой целое состояние. Поэтому вскоре Софин муж уже не торговал иголками на Краковском рынке, а чем-то заведовал, тихо и незаметно, как человек мудрый, что не уберегло его, однако, от наглой смерти. Со временем он выстроил и отладил безотказно действующую при гастрономах и кафетериях сеть торговли молочными коктейлями, которые так любили дети за то, что они с мороженым и вспенены в миксере. Все было почти по-честному, просто при цене в 11 копеек за счет строго рассчитанного недовложения продуктов в чистый доход этого бизнеса планово отчислялись 2 копейки, из которых за год складывались такие фантастические суммы, что хватало и предпринимателю, и подчиненным, и начальству, и всевозможным ревизорам и нужным людям. Но бес попутал его жену Софу. Когда в городе стали открываться один за другим все более модные, западные с виду и фактически частные бары, рестораны и дансинги, Софа переплюнула всех и открыла восьмиэтажный бар со спутниковым телевидением в перестроенной под замок водонапорной башне в уютном углу Стрийского парка. Общая повязанность всех и время уже были такими, что Софа с мужем могли спать спокойно, если бы не одно обстоятельство. Их дети к тому времени жили в Нью-Йорке, где с родительской помощью открыли собственный бизнес. И это было бы ничего, если бы Софа и сама на старости лет не засобиралась за океан и не проговорилась кому-то об этом. Ее взяли в аэропорту, когда она передавала в поцелуе бриллиант своим детям с одним из улетающих дальних родственников. Как женщина и мать она отделалась тюремным сроком с конфискацией. А вот мужа ее успели расстрелять за хищения в особо крупных размерах на копеечных суммах, о чем всем в назидание сообщили местные газеты. На самом деле урок заключался не в том, что не надо обманывать людей или воровать у государства, а в том, что не надо пытаться переправить капиталы за рубеж, но главное — что самые большие деньги делаются на дешевых товарах и услугах ежедневного потребления. Примеры у всех перед глазами.
Чего по-настоящему не любят деньги — это сквозняков, возникающих при всякой нестабильности. Так в начале 90-х прокатилась волна дерзких ограблений во львовских музеях. Среди бела дня из картинной галереи попросту вынесли несколько картин, пристрелив без лишних слов недогадливого молодого искусствоведа, опешившего: “Что это вы делаете?!” Затем так же из Музея оружия, по соседству с “кативней” и напротив бывшего обкома партии, вынесли саблю с ножнами, усеянными драгоценными камнями, — вероятно, в подарок какому-то бандюгу. А из Олеского замка, уже среди ночи, свернули, как ковер, и спустили по крыше четырнадцатиметровое батальное полотно, никого при этом не потревожив и не разбудив. В этом есть свой резон: люди не могут владеть ценностями, которых не в состоянии защитить. Разграбленный подчистую толпой багдадский музей — лишнее тому подтверждение. Но куда конь с копытом, туда и рак с клешней.
При абсолютной несравнимости масштаба потерь точно так же, подчистую, оказалась разграблена моя витражная мастерская под Цитаделью. Когда я отправился в поход на Москву — “дранг нах остен”, — она простояла на удивление много лет в полузаконсервированном состоянии, но в конце концов была разорвана в клочья, как отбившаяся от стада антилопа в саванне. Инициировали теневики, положившие на нее глаз, взломали наркоманы, затем подключились соседи, за ними начальство ЖЭКа и мелкие взяточники в органах городской власти, наконец, менты. Приятели, которым я оставлял ключи от мастерской, спились. Когда мы с женой приехали, чтобы загрузить сложенные в ней вещи в контейнер и отправить его в Москву, забирать оказалось попросту нечего — помещение было голо и принадлежало уже неизвестно кому. Собранная за жизнь библиотека, архив, фотографии близких, картины друзей, витражное оборудование, обстановка из проданной квартиры — все исчезло без следа. Выглядело это как усекновение всей прошлой жизни, переведение ее в регистр чистого воспоминания, не отягощенного “вещдоками”. Тем драгоценнее те чудом уцелевшие осколки и мелочи, по не всегда ясным причинам оказавшиеся с нами в Москве: книги и словари, письма и фотографии, горшки и чашки — что уже не утварь никакая вовсе, а семейный антиквариат.
Читать дальше
