Что выглядит вполне по-чайковски — ибо, несмотря на сексуальную революцию и постиндустриальную раскованность нравов, история с отклонением от природой заданного курса очередной раз заканчивается плохо. Очень плохо. И за это совпадение с буквой первоисточника спектаклю можно простить многие неувязки и несовпадения.
1 Отсутствие дуэли Онегина и Ленского в спектакле “Евгений Онегин”, поставленном Дмитрием Черняковым, вызывает, мягко говоря, недоумение. Дуэль — самый динамичный, центральный момент и романа, и оперы. Без дуэли непонятно, например, о чем же грустит Ленский в своей знаменитейшей арии. Дуэль — это та сюжетная скрепа, та точка, в которой происходит своего рода сюжетный переворот — Татьяна и Онегин как бы меняются местами: ведущий становится ведомым. Без дуэли это преображение немотивировано, и весь “Евгений Онегин” теряет композиционную целостность. И это еще не все потери. В стихотворении “Смерть поэта” Лермонтов прямо сравнил гибель Ленского с гибелью Пушкина и фактически эпизод романа приравнял к реальной трагедии. То, что сам Лермонтов погиб на дуэли, сделало поединок Онегина и Ленского своего рода предсказанием судьбы русской поэзии на века вперед. Пастернак назвал стихи на смерть Маяковского так же — “Смерть поэта”. Вычеркнуть дуэль из “Евгения Онегина” — это, в определенном смысле, поправить задним числом историю русской поэзии. Может быть, действительно смерть Пушкина, Лермонтова, Маяковского видится из XXI века как череда нелепых несчастных случаев?
Галина Вишневская сказала в интервью “Российской газете” (от 7 сентября 2006 года): “Я сходила на премьеру „Евгения Онегина” в Большом театре, и меня охватило отчаяние от происходящего на сцене. <���…> Когда прозвучало: „Куда, куда вы удалились...”, от унижения я просто заплакала”. Галина Вишневская написала письмо директору Большого, в котором отказалась от празднования своего 80-летия на сцене театра. На что Анатолий Иксанов ответил: “Каждый вправе решать, где праздновать день рождения. Некоторые вообще отмечают юбилеи дома”, — и назначил на тот самый день, на который было намечено чествование Галины Вишневской, спектакль “Евгений Онегин”. ( От редакции — Владимир Губайловский.)
Василий Аксенов. Край недоступных фудзиям. М., “Вагриус”, 2007, 304 стр., 7000 экз.
Книга, представляющая знаменитого прозаика как поэта, — собрание стихотворений (зонгов, раёшников, куплетов, любовной лирики, баллад, стихов в прозе и т. д.), сочиненных писателем для своих романов.
Сергей Алиханов. Где свет мелькал на сквозняке… Стихи и поэмы. М., “Графикон Принет”, 2007, 368 стр., 1000 экз.
Избранные стихотворения и переводы, а также новые стихи известного поэта, собранные им в книгу к своему шестидесятилетию: “Такая долгая зима — / Похоже, не пройдет сама, / И надо что-то делать с нею. / Раз не решился на побег, / Ладонями сгребаю снег / И грею, грею…”; о поэте: “Сергей Алиханов слишком естественен для того, чтобы быть модным” (Олег Хлебников).
Алессандро Барикко. Такая история. Роман. Перевод с итальянского Яны Арьковой. М., “Иностранка”, 2007, 336 стр., 7000 экз.
Повествование, образным рядом и стилистикой ориентированное на жанр романа-притчи, — о человеке, потратившем жизнь на строительство Своей Дороги, в данном случае — трассы для автомобильных гонок, которая должна была стать своеобразным иероглифом прожитой ее создателем жизни, а жизнь эту определили одержимость отца героя автомобилями, любовь матери к графу-гонщику, Первая мировая война, участником которой стал герой, эмигрантские блуждания по Америке, любовь, одиночество, возвращение на родину. Также вторым изданием в серии “The best of Иностранка” вышли книги: Алессандро Барикко. Море-океан. Роман. Перевод с испанского Геннадия Киселева. М., “Иностранка”, 2007, 288 стр., 5000 экз.; Алессандро Барикко. Шёлк. Роман. Перевод с испанского Геннадия Киселева. М., “Иностранка”, 2007, 152 стр., 5000 экз.
Николай Беляев. Казанская тетрадь. М., “Знак”, 2007, 1260 стр., 500 экз.
Собрание избранных стихотворений казанского поэта (ныне сельского жителя Владимирской области) с подзаголовком “Стихи таких разнообразных лет”, писавшихся с 70-х годов: “Балабол, балясник, баламут, / колобой, болтун, коровье ботало… / Как словарь к моим занятьям крут! / Как серьезно слово поработало, / чтоб никто его не укротил, / зря не оседлал самоуверенно. / Внешне на сургуч похож тротил. / Но шутить не стоит с ним. / Проверено”.
Читать дальше
