Почему она так говорит? Да потому, что она все время новая. Когда уезжала, была одна. Другая в Выборге ночью мерзла, чувствуя, что со мной в это время происходит нечто, не вмещающееся в сознание. Третья сейчас рядом со мной лежит, и глаза у нее блестят по-новому, и тело пахнет не так, как прежде. Такая с виду покорная, а мне ее заново предстоит покорять. И так каждый день. А ты говоришь: сиамские близнецы. Нет, никогда женщина не поймет другую женщину.
Но стоит мне одному остаться (а это уже завтра произойдет, когда мы с Бетой отправимся на свои работы), я так затоскую по женщине, навсегда от меня уехавшей в свой город. По такой неограниченно моей. Как ты умеешь принадлежать! Пожалуй, ты во мне пробудила дремлющего азиата. Не только по сибирскому рождению, но и по материнской половине крови. Земля обетованная ведь географически в Азии находится? Ну вот. Давненько я уже в Библию не заглядывал, но, насколько помню, все эти Авраамы-Иаковы-Соломоны были отъявленными многоженцами.
Да, тобой я обладал. Вот точное слово. И, может быть, даже подсел на тебя. Как наркоман, который нуждается не в новизне, а в повторении. А ведь повторения-то не будет. Жуть!
17. ПОПОЛАМ…
Может быть, у тебя на этот счет другое мнение, а мне кажется, что боль от нашего разрыва мы разделили ровно пополам. Я очень понимаю, очень чувствую, что ты испытала, расставаясь со мной. Но поверь: и я испытал ровно то же самое. Не потому ли мы не стали чужими после всего, что было?
Проводил своего философа в немецкие края. Из аэропорта зачем-то домой приехал. И тут же междугородная, новгородская трель. Что звонишь именно ты, у меня не было ну ни малейшего сомнения. Сама-то помнишь, какая ты была тогда? Голос, полный отчаянья:
— Ты можешь говорить?
— Да, я один, совсем один.
Но дальше уже пришлось не говорить, а только слушать.
— У меня Олег в больнице, с инфарктом. А началось все с того, что Наташка забаррикадировалась в общине. Три дня домой ночевать не приходила, мы оба психовали. Позавчера все-таки пробились к ней. Перед ее наставницей, сестрой Кларой, чуть не на коленях ползали, и она ей приказала с нами поговорить. Что тут понеслось! “Вы в грехе живете. Ты вот в Петербург ездила — понятно зачем. Я к вам никогда не вернусь”. И заметь, мне мою поездку припомнила, а у отца ведь, наверное, побольше было, причем почти у нее на глазах. Так что там ее в основном против матери настроили…
Но ладно, кто считает… Мы домой вернулись, Олег черный весь. И что-то мне подсказало, что надо с ним в одной комнате спать лечь. Часа через два его затошнило, и я мгновенно “скорую” вызвала. Ни секунды мы не потеряли. Вчера с Наташей встретились в больнице у него, а потом она домой пришла. Вот, дорогой мой, какие дела.
— Я тебе чем-то помочь могу?
— Уже помогаешь — тем, что слушаешь меня. Кому я это еще расскажу? Если можешь, помолись за нас.
“Помолись” — легко сказать. Вроде и есть где: у меня тут и Никольский собор неподалеку, и до костела Екатерины пешком дойти можно. До синагоги, правда, на транспорте пилить надо. Но какой из храмов примет меня некрещеного-необрезанного? А, осуществим-ка мы светский эквивалент молитвы.
Достаю из холодильника девственную бутылку новгородской “Юбилейной”. Берег для важного случая, и этот случай как раз наступил. Пью — за тебя, за Наташку, за Олега. Чтобы вы все были живы и здоровы, а я обещаю высшим силам в вашу жизнь не вмешиваться.
Сижу в прострации. Чего жду? Да, конечно: звонка Беатрисы с подтверждением прибытия. Вот и он, родной: “Долетела нормально. Я тебя люблю, а ты пока постарайся понять, чего ты по-настоящему хочешь в этой жизни”.
18. ЧЕГО Я ХОЧУ?
Для начала — куда-нибудь пойти. Вываливаюсь из дома и бреду по нашей стороне Фонтанки в сторону Невского. Крепкий напиток омыл сознание и вывел его за пределы текущего дня: воспоминания лезут изо всех щелей. На том берегу начинается людское движение в сторону Большого драматического театра. Старинное чувство переносит туда мои мысли, как будто и я в возбужденно-приподнятом настроении переступаю порог между обыденностью и волшебством. Здесь я в юности испытал такие пронзительные уколы, каких потом уже не было и быть не могло.
Спектакль “Мещане”. Агрессивно-женственная Макарова хватает флегматичного Рецептера за руку и, уводя его, кричит Лебедеву что-то вроде: “Я его у вас забираю!” Пьеса-то вообще — Горького, имен персонажей я, конечно, не помню, извини, что так по-плебейски их называю фамилиями актеров. Но меня вдруг осенило тогда, что женщина может вести мужчину по жизни, и это не всегда плохо…
Читать дальше
