Не говоря тут специально о его рифмах-ритмах (и других необщих выраженьях ), скажу, пожалуй, что он — отважный и честный, как я вижу, стихотворец. И подкупает этим.
См. о нем в “Книжной полке Василины Орловой” в следующем номере “Нового мира”.
Инна Лиснянская. Я очевидица двух эпох. Стихи. — “Континент”, 2006, № 3 (129).
.................................
Не подстелет мне соломинки
Ангел сна… и этой ночью
Сны бредут не как паломники,
А тишмя — как уголовники
В перевалочку сорочью.
Юрий Малецкий. Конец иглы. Неоконченная повесть. — “Зарубежные записки”, 2006, № 3 (книга седьмая) .
“Вот оно и наступило, меня не спрашивая, — сегодня. И я написал повесть заново. Рано это или поздно — через четверть века? Это не вопрос. Вопрос только в результате.
Для автора-то, впрочем, и это не вопрос: с него, то есть, получается, с меня — „довольно сего сознания”, простого ощущения, что сейчас повесть такова, какой и должна быть: что называется, „тема раскрыта” — и раскрыта, как мерещится автору, в уровень с темой. В смысле — именно такой я, как сегодня ретроспективно кажется, и хотел видеть повесть 25 лет назад. Или скажем иначе: теперь, в том виде и объеме, который она впитала, я ею „доволен” как „взыскательный художник” — пусть всякая взыскательность в отношении себя-любимого и самозванна, но для написавшего лакмусовой бумажкой является тот „медицинский факт”, что, поставив последнее многоточие, автор с тех пор наконец мирно спит без снотворных.
По всему по этому вопрос — один-единственный — только в том, будет ли доволен взыскательный читатель. Что ж, возможность ответа есть у каждого, кто пожелает дочитать эту принципиально не оконченную повесть до конца.
Да, напоследок: в детстве, отрочестве и юности я знавал одну старуху, которая жила-жила да и умерла; знал и некоторые обстоятельства ее жизни; еще до первой попытки я уже знал, что тему надо будет „пропустить сквозь нее”; не знаю почему, но я счел обязательным сохранить ее точное имя-отчество-фамилию, а равно и часть жизненных обстоятельств, как и точные приметы времени ее последних дней; остальное додумано или воображено — „как вам больше понравится””.
Эта самая Галя (Геля) Абрамовна Атливанникова на протяжении всего сочинения, начатого четверть века назад в Москве и оконченного в ушедшем году в Кёльне, и умирает потихоньку (а на самом деле — сначала не зная, но постепенно узнавая, идет к…). К чему — опустим, повесть прервана на самом главном. В общем, из той более или менее пространной прозы, которая меня по-настоящему захватила в последние месяцы, — это “Конец иглы”, “Рыба” Петра Алешковского да бутовский “Мобильник”.
Наконец, я бы очень хотел поговорить с кем-нибудь, кто прочитал Малецкого только что и в ком еще не остыло впечатление от этой смерти-жизни. Заметит ли он, что Малецким “отключены” все возможные “механизмы”, способные привязать нас к его восьмидесятисемилетней полуслепой и абсолютно глухой героине? И это еще сильнее соединяет нас с нею.
И еще какой-то фантастической параллелью показалась мне эта проза к стихам Блока 1909 года, таким, как “Все на земле умрет — и мать, и младость…” и “Когда, вступая в мир огромный…”.
Из очевидных удач этого номера альманаха отмечу стихотворные философские этюды Марка Харитонова, яркие переводы Бориса Шапиро из Целана и Гёльдерлина и “гоголевскую” эссеистику Михаила Кураева.
Александр Мелихов. Угроза и соблазн. — “Дружба народов”, 2006, № 10.
“Либерально-рационалистической традиции давно пора обрести человеческое измерение — погрузить экономические процессы в контекст психологических переживаний, которые являются гораздо более точным индикатором счастья и несчастья, чем производительность труда и уровень потребления. Ибо прежде чем наслаждаться потреблением, необходимо нагулять хороший аппетит, а сделать это можно только в мире иллюзий, ибо мир реальностей всегда ужасен, стоит заглянуть в него чуть поглубже и чуть подальше. И единственное орудие, способное защитить от него, — это наше воображение. Чаще всего коллективное, ибо психически здоровому человеку почти невозможно самому изобрести воодушевляющую или утешительную фантазию и самому же поверить в нее до забвения реальности. А потому коллективные наследуемые иллюзии являются едва ли не самым драгоценным достоянием каждого общества.
Читать дальше
