Детский крик на лужайке
Детский крик на лужайке, собака,
Меж детей разомлевшая там
И довольная жизнью ломака,
Забияка, гуляка, дворняга.
Скоро их разведут по домам.
Вот он, рай на земле, эти мошки
В предвечернем, закатном огне,
Эти прозвища, вспышки, подножки,
Достаются мне жалкие крошки
Со стола их, как счастье во сне.
Эти девочки — запросто сдачи
Мальчик может от них получить.
Этот лай неуемный, собачий,
За деревьями — ближние дачи,
Алый вереск и белая сныть.
Это вечность и есть, и бессмертье,
И любовь — и границы ее
Обозначили длинные жерди
И канава, как в твердом конверте
Приглашенье на пир, в забытье.
* *
*
Так хорошо друг друга знать,
Что иногда, устав от знанья,
Желать незнания опять,
Чуть ли не первого свиданья,
Но, возвращая давний миг,
Так испугаться отлученья,
Что всё, и то, к чему привык,
Опять загадка и влеченье.
А страх разлуки вековой,
Неотвратимо предстоящей,
Такой врывается тоской,
Посмертной встречи не сулящей,
Что подступает немота
На фоне звездной переклички.
Прильнуть, припасть, услышать: “Да”.
Я бог, я царь, я раб привычки.
* *
*
Луч света в темном помещении,
Осколок солнца на стене,
Его прямое обращение
К душе, с тобой наедине.
Как лучезарно сужен фокус,
Как будто, пылью окаймлен,
Тебе вручен волшебный пропуск
В заветный смысл и вглубь времен.
И, первоклассник, первокурсник
Великой грусти мировой,
Ты держишь, как шильонский узник,
Его в руках перед собой.
Спасибо погребу, чулану,
Сараю, нише, чердаку,
Я сокрушаться перестану
И мысль от смерти отвлеку.
Какой он пламенный, безгрешный,
Небесный, словно небосвод
Нашел тебя во тьме кромешной.
Он и в гробу тебя найдет.
* *
*
“Иль не родиться совсем, или скорей умереть”, —
Так говорит нам поэт третьего века до новой
Эры, — не хочется столь мрачно на вещи смотреть.
В Греции праздной он жил, стойкой еще, образцовой,
Тронутой тленьем уже, пышноколонной, лепной,
Близящейся к своему римскому плену, упадку.
Поговори, аноним, кто бы ты ни был, со мной,
Желчь представляю твою, скорбь и курчавую прядку.
Все-таки волны шумят, ярко горят маяки,
Женщины любят мужчин, видевших дальние страны,
Иль усмирявших толпу, или водивших полки,
Кто-то читает стихи, где-то живут великаны.
Все-таки лучше на пир быть приглашенным к царю,
Коль умереть суждено, то умереть после пира.
Стыдно чуть-чуть мне того, что я сейчас говорю.
Все потому, что твоя слух мой растрогала лира.
Смирнов Алексей Константинович родился в 1964 году. Закончил 1-й Ленинградский мединститут. Автор многих книг прозы. Живет в Санкт-Петербурге. В “Новом мире” печатается впервые.
Здравствуйте женившись дурак и дура.
В. Тредиаковский.
Часть первая
Детство, отрочество и юность
1
О том, что кто-то родился в таком-то и сяком доме, который тем обстоятельством заработал себе мемориальную доску, сегодня говорят условно, потому что никто, даже выдающиеся люди, уже давно не рождаются дома, на то существуют акушерские клиники.
Конечно, случается всякое.
Самолеты, поезда, патрульные полицейские машины, театральные вестибюли, переходы метро, вокзалы и чистые поля — места достаточно гостеприимные, чтобы приютить новую душу, запутавшуюся в силках душной материи.
Высокомерному Свириду такого рода экзотика была неприятна не менее, чем родильные дома для широкой общественности. Потому что сам он принадлежал к числу редких людей, которые появились на свет именно дома, в доме, так что неизвестный покуда вешатель мемориальных досок из далекого будущего мог не бояться покривить душой.
В этом не было заслуги собственно Свирида; причиной явились сами роды — такие принято называть стремительными.
Писк маленького Свирида Водыханова мгновенно и безнадежно затерялся в городском шуме, на который была горазда набережная, где высился тот самый дом, тяжелый и мрачный даже в погожие дни, каменеющий министерской увесистостью.
Читать дальше
