С тех пор как “Котлетная” стала “Эльбрусом”, котлеты здесь продавать перестали.
Закурил.
Музыки, к счастью, не было.
Впрочем, лучше музыку слушать, чем то, о чем говорили за соседним столиком. Один уламывал другого сменить фамилию. “Ковнюков, смени, тебя же все равно все Говнюковым считают!” (То, что тот Ковнюков, понял Лев Лаврентьевич не на слух, а из контекста фразы.) Второй отвечал первому, что он и есть Говнюков, что это дед его еще до войны сменил Говнюков на Ковнюков, тогда как правильно Говнюков, и что он, Ковнюков, никогда не поменяет фамилию ни на Адмиралова, ни на Вышегорского, а если и поменяет, только обратно на Говнюкова, потому что это реальная фамилия, правильная, и надо ее уважать. Он несколько раз употреблял конструкции с местоимением “мы”, но на слух уяснить затруднительно было: “мы — Ковнюковы” или “мы — Говнюковы”. Наконец, прозвучала фраза, надо думать, служившая девизом, с которым владелец необычной фамилии уверенно шел по жизни, бросив вызов судьбе: “Говнюков много, а Говнюков один”. (Возможно, он сказал “Ковнюков один” — один черт.)
Что за хрень?.. как такое можно нести?.. — возмущался про себя Лев Лаврентьевич. Если так и дальше пойдет, его просто вытошнит.
Водка, правда, была ничего, а вот сок томатный ему не нравился. Несоленый. Но он сам не солил — вполне осознанно. Говорят, томатный сок с поваренной солью действует разрушительно на печень.
Злил еще и тем Ковнюков-Говнюков, что Лев Лаврентьевич сам гордился всегда своим именем-отчеством. Что же тут красивого в Говнюкове , когда если и есть что-то объективно красивое, так, конечно же, это Лев Лаврентьевич ? Поразительное сочетание звуков, тончайшая аллитерация, волновые звуковые накаты: лев, лав. Лев. Лав. Ай лав ю, Лев. Ай лав ю, Лав. Ай лав ю, Лаврентьич. Женщины так ему никогда не говорили. А жаль.
Жизнь, если честно, скверно сложилась.
А жизнь всегда скверно складывается.
Как карточный домик.
Налил еще.
Спасибо родителям. Назвали Львом. Лучше и не придумаешь.
За родителей. Соком запил.
С фамилией не так повезло. Сама по себе вполне приемлемая, но в сочетании с именем как-то не очень. Лев Комаров. Семантический сбой. Что-то надо одно — или лев, или комар. Льву Лаврентьевичу фамилия Комаров с детства отравляла существование. А был бы он Говнюковым? Лев Говнюков… Страшно представить.
Теперь о политике рассуждали.
— Вот увидишь, Говнюков, первой отсоединится Шотландия. Затем — Уэльс.
— Англия первой отсоединится, — пророчествует Говнюков за соседним столиком. — Останутся Шотландия с Уэльсом без Англии.
— Да нет там никакой Англии, Говнюков, есть безымянная территория в границах Великобритании...
Достали.
Убил бы обоих.
Вошел дед бомжеватого вида. Лицо как будто знакомое, где-то Лев Лаврентьевич с ним определенно встречался. Судя по тому, что держал он в руке, а держал он в руке “За знакомство”, промышлял дедушка продажей бесплатного. Оценив ситуацию, направился к тем двоим.
— Купите за двадцать рублей, — попросил Говнюкова. — Вон какие, элитные. Одна другой краше…
— Отвали, — сказал Говнюков. — Сам ты элитный.
— Любо смотреть, — обратился дед к приятелю Говнюкова. — За десятку хотя бы.
Стоило оценить деликатность деда: десятка была той суммой, которую любой побирающийся мог просить без зазрения совести, дед же продолжал себя позиционировать как коммерсант; Лев Лаврентьевич оценил.
— Отвянь, — посоветовал говнюковский приятель.
Дед было подался в сторону Льва Лаврентьевича, но, встретившись глазами с ним, замер на месте, словно припоминая что-то, потом пугливо отвернулся и заковылял к выходу.
— Стой! — приказал Лев Лаврентьевич; он достал сторублевку и показал деду. Увидев, однако, что дед продолжает стоять на месте, сам подошел к нему.
Не столько руководствовался человеколюбием он, сколько поступал в пику Говнюкову с товарищем.
— Тебе, отец! — протянул деду.
В качестве вспомоществования.
Дед охнул, забормотал убогие слова признательности. Благородство и принципиальность были деду не чужды: он тыкал, чтобы взял, журналом во Льва Лаврентьевича, а Лев Лаврентьевич от себя “За знакомство” отпихивал.
Читать дальше
