— Можно у вас сигаретку?
Он протянул пачку. Андрей, сплющивая, выудил.
Кто-то пробасил:
— Курить не давайте таким маленьким!
Полыхнул фотоаппарат, депутат качнулся. Автоматчик напрягся. Худяков выбрался из толпы и начал тянуть первый в жизни табак.
Дым извивался. Кружил дым, кисеей обволакивая митинг, балкон, легкие с желудком, и холм, и реки с лугами, суслика и карася…
Дома отец дал затрещину:
— Распустился! В школу отдадим.
Куда подросток бегал, красноречиво ответил запах костра, искусавший штаны и ветровку.
ПИСЬМО
В том 1993-м отец завязал с безвозмездными переводами. Стал публицистом. Возглавил отдел писем православно-литературного журнала “Родные Раздоры”.
С НОГ — НА ГОЛОВУ
Как вы относитесь к мату “новых писателей”? Говорят, матюгаться — дьявола звать. А еще сказали, что древнекитайский философ носил имя такое, какое у нас ругательство из трех букв.
Т. Зимакова, Орел.
Ответ:
Они хотят переставить все с ног на голову. И с бесстыдством, достойным “отца лжи”, даже выдумали какого-то “философа”. Восточные “мудрости” (черная бездна) — отдельный разговор. Ныне же, возвращаясь к боли Вашего письма, нельзя не повторить это слово: переворот. Вместо доброго и светлого одни помои да отрава.
АРЕСТ ГУБЕРНАТОРА
Летом в годовщину царской казни отец собрался на Урал. Андрей напросился с ним.
Остановились у дяди Миши, бывший партиец возглавлял мелкий, но прочный банк “Ура+”, обитал, как и раньше, в центре Екатеринбурга. С дядей жили: сверстница жена Мила, сын Игорь, 15, и мать Татьяна, 93, вывезенная из деревни.
Пересоленная куриная похлебка. На ковре, притворно дремный, ротвейлер. Игорь, низколобый неандерталец с ушами ввысь, осушив тарелку, обмозговывал кости. Бабушка водила желваками, глаза ее мудро ели пустоту. Она столкнула влажную груду со скатерти. Собака распахнула глаза и, взвизгнув, захрустела.
Игорь подскочил:
— Фу-у! Дебилка, говорили тебе, не давай ей кости!
Семейство накинулось на старуху. Та, принимая крики, хоронила их в себя, поводя желваками.
Игорь сказанул: “Спасиб”. Через минуту из его комнаты загромыхало. Стало как на проходном дворе. Из всех, видать, только собака адаптировалась к этому грому. Даже глухая старуха затвердила: “Изверг, изверг!” Пульсирующий сход лавин — пот, вопль, оскал голого мужика, волосяная дорожка из-под плавок…
— Игорек, тише! — исказилась нарумяненная Мила.
А Михаил повел родственничков в голубую ванную — хвастать кафелем, зеркалом, эмалированным бочком унитаза.
Из ванной Андрей пошел к брату. Закуренная келия. В углу полинялый красный флаг.
— Заходь! — Игорь пятерней зачерпнул дым, развалясь среди хлама постели и запуская клубок в потолок. — Классный был чувак! — снизив музыку, заговорил о настенном, приколотом кнопками Мао.
Окно без шторы показывало вечер, главную площадь и знатное здание администрации, которое уже зажигали. Вместе с теменью огни становились упитаннее.
— Двадцать человек хватит. Двадцать автоматов. Возьмем эту контору голимую. Разошлем приказы. Губернатора арестуем, подпишет отречение. Неповиновение — расстрел на месте… — Комната впитывала отрывистую речь.
— Ничего у тебя не получится!
— Ты дурак, как все! А наглость — это второе счастье.
— Сам дурак!
Дверь заскрипела. Чуткая морда-кирпич.
Брат свистнул, втиснулось мышечное бесхвостое тело.
— Буля, чужой! Апэ! Чужой!
Ротвейлер вопрошающе гавкнул. Андрей привстал со стула, отпрянул. Не рассчитав, упал в постель. Когтистые лапы придавили грудь. Лай окатил душным запахом бульона.
А подле потягивался Игорек, и в зевоте плыла игра…
НБП
А утром на футбольном поле коричневый мяч гоняли взрослые бугаи, вскрикивая, как на дыбе.
Игорь согнулся в воротах, высунув кончик языка.
— Обезьян! — Вратаря дубасили без жалости.
Но мяч он не пускал, щеголяя перчатками из кожзаменителя с прорезями для пальцев.
— Эй, обезьян!
— Ну?
— Крепкий ты гондон! Получи!
Оплошал, подвернул ногу, снаряд шибанул в сетку, отпрыгнул упавшему в голову и закатился опять.
Читать дальше
