Да, “Пастернак не одинок”, вариации евангельских мотивов были, есть и, думаю, будут впредь в пределах нашей культурной ойкумены. Но совсем другой коленкор — романизация Четвероевангелия, которое представляет собой не “синопсис” к услугам сколь угодно благочестивого беллетриста, а уникальное творение словесности, где ни прибавить, ни убавить.
Юрий Вяземский задумал семь романов по числу дней Страстной седмицы и написал первый из них. Я уже оставила свой скептический отзыв об этой вещи на страницах затеянной журналом “Фома” дискуссии (2008, № 2), где преобладали отклики сугубо положительные. Не повторяя сказанного, обращу внимание на метаэстетическую и, если угодно, “метафизическую” грань проблемы.
Роман, как он сложился в новоевропейское время (не исключая и “романа-трагедии” Достоевского), — жанр обстоятельственный, такова уж его философия.
Обстоятельства так или иначе детерминируют поступки героя, даже когда он этим обстоятельствам противостоит, завязывают сюжетные узлы и влекут их к развязке. А евангельская событийность не обстоятельственна, а промыслительна, ее всецело направляет воля Богочеловека, даже — опять-таки “даже” — когда Он по видимости находится в страдательном залоге, в претерпевании Страстей.
И вот, опутав лаконический евангельский сюжет десятками ситуативных нитей, будь то замысловатые интриги кесаревой свиты и римских оккупационных властей (самые “читабельные” главы)3, зловещая паутина партии фарисеев, женское соперничество вокруг Иисуса и прочие ходы, свойственные среднетипичной исторической романистике, автор невольно утопил предвечный замысел Небесного отца о Сыне в “слишком человеческом”, вспышки “чудесного” — в пестроте “обыденного”. Я не говорю о литературном исполнении (к которому — отдельные претензии), я говорю о неверно поставленной задаче, кто бы за нее ни взялся.
(У Михаила Булгакова была другая задача, и потому-то она ему удалась.)
1 См. о нем в “Новом мире” “Книжную полку Евгения Ермолина” (2003, № 10) и аналитическую рецензию Т. Касаткиной (2003, № 11).
2 См. воспоминания о нем в кн.: “Дмитрий Николаевич Ляликов. Работы по философии, психологии, культуре”. М., ИНИОН, 1991.
3 Не одному Ю. Вяземскому сподручно писать о Понтии Пилате. Незадолго до появления его романа вышла книга, с которой я не успела познакомиться: Паутов В. Шестой прокуратор Иудеи. М., "Октопус", 2007. По словам рецензента "Книжного обозрения" (2008, № 7), в ней "на протяжении всего повествования вопрос о Боге не поднимается".
КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ
ПРОТЕСТАНТСКАЯ ЭТИКА И ВРУЧЕНИЕ “ОСКАРОВ”
Нынешнее присуждение “Оскаров” напоминало мифическую битву кита со слоном. Два фильма-лидера: “Старикам здесь не место” братьев Коэнов и “Нефть” (“И будет кровь”) Пола Томаса Андерсона — имели аж по восемь номинаций. И определить, кто сильнее: идеально исполненный вестерн, скрещенный с триллером про маньяка и сдобренный печальной резиньяцией по поводу падения нравов (“Старики”), или не менее совершенное неспешное повествование о триумфе и крушении одного из пионеров нефтедобычи (“Нефть”), — то есть слон или кит, — было для академиков делом нелегким.
В результате победили братья Коэны, получив целых четыре статуэтки (“Лучший фильм”, “Лучшая режиссура”, “Лучший адаптированный сценарий”, “Лучшая мужская роль второго плана”); “Нефти” же досталось только две (“За лучшую операторскую работу” и “За лучшую мужскую роль”). С решением академиков можно спорить. Синефилам больше нравится изящный жанровый пастиш Коэнов с его отшлифованными до блеска типовыми ходами. Поклонникам “кино про жизнь” — монументальный эпос Пола Томаса Андерсона с гениальной актерской работой Дэниела Дей-Льюиса. Поражает, однако, другое. И в той, и в другой картине мы наблюдаем радикальную деконструкцию излюбленного голливудского мифа про “хорошего парня” (good gay), который зубами вырывает у судьбы жизненную удачу, побеждая “плохих парней”, конкурентов, враждебные обстоятельства и силы природы. Впервые на моей памяти американские академики со столь редким единодушием проголосовали за крушение великой “американской мечты”.
Съемки обоих фильмов проходили фактически в одном и том же месте — поселке Марфа, затерянном на границе Техаса и Мексики. То есть и в том, и в другом случае разрушение героического мифа происходит в пространстве “фронтира” — там, где, по идее, этот мир должен держаться крепче всего. Объединяет обе картины и то, что время действия отнесено в прошлое. В “Стариках” — это
Читать дальше
