Виктор Топоров. Краса красот сломала член. — “Город-812”, 2009, № 3, 2 февраля .
“Строка „Краса красот сломала член” принадлежит капитану Лебядкину из „Бесов” Достоевского. Поначалу я хотел назвать рецензию на поэтический сборник Эдуарда Лимонова „Мальчик, беги!”, только что вышедший в „Лимбусе”, „Стихами капитана Лимонова”, но потом решил, что Лимонов на меня обидится за столь низкое титулование. „Стихи генерала Лимонова” — звучало бы куда уважительнее, но и „Краса красот…” неплохо. С той, понятно, разницей, что всем массивом стихов, написанных в 2006 — 2008 гг., утверждает вождь запрещенной партии: „Не сломали мне член; нет, не сломали!””
“Сказать, будто Лимонов впал в детство (или, по Заратустре, претерпел третье — и самое счастливое — превращение), было бы, однако же, натяжкой, потому что Лимонов — при всех своих (для меня не только очевидных, но и бесспорных) уме, эрудиции и таланте — из детства никогда и не выпадал”.
Универсальный человек эпохи самиздата. О Владимире Кормере рассказывают: Александр Величанский, Анатолий Найман, Евгений Попов, Дмитрий Александрович Пригов, Дмитрий Шаховской, Николай Климонтович, Александр Корноухов, Анна Бирштейн, Мария Слоним, Борис Орешин, Борис Юдин, Юрий Кублановский. — “Октябрь”, 2009, № 1.
К 70-летию со дня рождения Владимира Кормера (1939 — 1986) — математика, философа, писателя. Вспоминает Евгений Попов: “Позднее, в долгие часы наших бесед и сопутствующих им скромных застолий, он очень интересно рассказывал мне о своем бытовании в этом идеологическом журнале [“Вопросы философии”], высоколобые сотрудники которого не чурались время от времени написать блистательный доклад какому-нибудь высокопоставленному советскому козлу, чтобы он проблеял его с высокой трибуны. Фальшивые авторы, вышедшие из народа, в знак благодарности приносили „философам” из спецраспределителей высококачественные спиртные напитки, которые в помещении редакции лились рекой. Когда Кормер подал заявление об увольнении „по собственному желанию”, его непосредственный начальник N . обнял экс-подчиненного со слезами радости на глазах: „Спасибо, Володька, что сам ! Нам ведь давно велено было тебя гнать, да как-то неудобно, парень ты хороший!” Коллеги провожали Кормера „в диссиденты”, как на пенсию. Были накрыты столы, звучали тосты и пожелания счастья в его новой жизни. „Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура” — так называлась статья Кормера, напечатанная им на Западе под псевдонимом Алтаев и в какой-то степени послужившая толчком для создания сборника статей „Из-под глыб” под редакцией Солженицына, который на „глыбовских” страницах уважительно полемизировал с „Алтаевым””.
См. также: Евгений Ермолин, “Владимир Кормер, его время и его герои” — “Континент”, № 138.
См. также: Владимир Кормер, “Предания случайного семейства” — “Континент”,
№ 138 .
Елена Фанайлова. Принуждение к миру. — “ OpenSpace ”, 2009, 18 февраля .
“У меня есть два соображения. Одно — о том, как пережить насилие, совершаемое над тобою лично, с твоим участием; как осознать то, что в некоторых случаях ты и сам оказываешься насильником. Второе — о насилии как общественном феномене, общественном договоре. И вот последнее я сейчас чувствую гораздо острее, и оскорбляет оно меня гораздо больше”.
Игорь Фролов. Смертный грех Захара Прилепина. Нарцисс в литературе всегда ярок, потому что, любя в себе все, даже плохое, выглядит очень искренним. —
“НГ Ex libris”, 2009, № 7, 26 февраля.
“<...> Прилепин — писатель идейный. Не в смысле политики, а в том смысле, что он четко осознает главную идею своей литературы: за счастье платим несчастьем.
И старательно эту идею проводит. И тексты в этом случае делаются по рецепту: взял свою жизнь, нашел хорошее, нашел плохое, смешал — готово”.
“Кстати, о плохом и хорошем, но уже на стилистическом уровне. Автор часто вообще не озабочен поиском слов для выражения этических категорий „плохой-хороший”. Для первого существует проверенное слово „мерзкий” — „мерзкие пошлости”, „омерзительное лицо”, „мерзкое эхо поганого неумного мата”. Есть еще „отвратное юношество”, которое этим матом изъясняется. Есть и другие простые слова, прямо указующие на плохое, на содрогание героя при взгляде на все эти мерзкие лица и вещи. Это какой-то женский лексикон, я даже слышу интонации и вижу мимику женщин, передергивание плечами, с которым они произносят эти слова… Хорошему повезло не больше. Оно у Прилепина все „милое”, „замечательное”, „отличное” и просто „хорошее”. Первый рассказ в книге прямо так и начинается: „Все вокруг стало замечательным”. Мои претензии, конечно, не Прилепину, а Хемингуэю как прародителю всех этих милых, отличных и замечательных”.
Читать дальше
