— Матушка! Матушка Агния!
Ангелус оглянулся. В дверях стояла низенькая, плотная монахиня в черном клобуке и синем фартуке поверх длинного черного одеяния. Она недовольно, но спокойно обратилась к Ангелусу, видимо тоже по-русски. Ангелус улыбнулся ей, извинился по-голландски, потом перешел на иврит, увидел, что его не понимают, и закончил тем, что опять повторил:
— Хлеб! Хлеб!
Монахиня вошла в кухню, открыла дверцу большого буфета, вынула буханку стандартного магазинного хлеба (Ангелус почему-то надеялся, что они пекут свой), протянула его Ангелусу и проговорила по-английски:
— Возьмите. Но, пожалуйста, не превращайте это в привычку.
Ангелус начал было объяснять, что он живет в домике наверху, но монахиня перебила его:
— Я знаю. Это, однако же, не оправдание. Мы не поощряем визиты посторонних в наши жилые помещения.
Ангелус смущенно пробормотал:
— Извините, я просто по-соседски...
— Нет. Ваш дом расположен достаточно далеко от нас, и пусть оно так и останется.
— Да, конечно. Я понимаю, — согласился Ангелус. — Я не должен был. Спасибо за хлеб, и больше это не повторится. Но, может быть, вам что-нибудь понадобится — я умею всякую ручную работу...
— Вы прекрасно навели порядок в своем доме. — Монахиня слегка улыбнулась. — Но нам ничего не надо, благодарствуйте. У нас свои работники.
Ангелус еще раз поблагодарил за хлеб и повернулся уходить, но монахиня проговорила с некоторым колебанием:
— А эта молодая особа там с вами... ваша жена?
Далеко или нет, а все им известно. Ангелус сдержал улыбку:
— Это моя... э...
Молоденькие послушницы в тылу кухни неслышно захихикали.
— Мы предпочли бы, чтобы это была жена, — твердо закончила монахиня, движением руки отпуская Ангелуса.
Они предпочли бы, а? Улыбаясь и качая головой, Ангелус направился к воротам. Они предпочли бы! Что же, так и жениться для них?
То ли из-за снега, то ли еще отчего Ангелус чувствовал себя сегодня непривычно: голова была легкая, звонкая, как от алкоголя на пустой желудок, краски и формы казались резче и ярче, запахи острее и чище, звуки определеннее и мелодичнее, чем всегда, а у сердца что-то дрожало и прыгало, то расширяясь и окатывая тело жаром, то сжимаясь и стягивая кожу холодными мурашками. И ноги в тяжелых резиновых сапогах опять несли его как заведенные.
Араб-сторож у ворот, один из тех двоих, что чинили ему уборную, кивнул на хлеб у Ангелуса под мышкой и засмеялся. Ангелус засмеялся в ответ и вышел за ворота. А может, и впрямь? Может, скоро и женюсь, подумал он. Может, скоро и можно будет, прибавил он про себя, сам не зная почему.
Ангелус зашагал по узкой аллее между двумя каменными стенами. Внизу, на дне долины, невидимой за стенами францисканского монастыря, жадно шумел Кедрон, насыщаемый водой от тающего снега. К грохоту мчащейся по узкому ложу воды присоединился другой грохот, быстро нарастая и перекрывая все иные звуки, — вой моторов, дребезжание тяжкого металла, визг мощных тормозов, лязгание неповоротливых сцеплений на неровностях дороги. Ангелус знал, не видя, что по Иерихонскому шоссе движется в долину Иордана колонна тягачей с танками на платформах.
Стены обоих монастырей кончились, можно было поворачивать вверх. Ангелус глянул мельком на шоссе, но не стал любоваться заснеженным ущельем, а скорее перевел взгляд наверх, на склон, на свой маленький домик, едва видневшийся сквозь обвисшие деревья. Перед домиком копошилась черная фигурка — Милочка разметала дорожку. Ангелус огорчился — как же она без сапог? — и заторопился домой.
У самого поворота вверх, сбоку от тропы, сидел желтый щенок.
— Ох, да я тебя забыл совсем, — сказал Ангелус и оторвал горбушку от буханки.
Щенок пристально смотрел на хлеб, но не подходил.
Ангелус отломил кусочек и бросил на снег рядом со щенком. Тот отскочил назад, в сторону шоссе. Ангелус начал было уговаривать его не бояться, ему очень хотелось подманить щенка, взять его с собой, но голос его тонул в приближающемся грохоте металла, и надо было спешить домой. Ангелус размахнулся и бросил щенку всю горбушку. Горбушка легонько стукнула щенка по лбу, он в ужасе подпрыгнул на месте всеми четырьмя лапами, повернувшись в воздухе на сто восемьдесят градусов, и рванул вниз по склону, прямо на еще пустое, но уже содрогающееся от близкого грохота шоссе.
Читать дальше
