Борис Хазанов. Долой историю, или О том, о сем. — “Октябрь”, 2004, № 2.
“Литература не аполитична, она над -политична”.
Егор Холмогоров. Властелин кольца. — “Русский Журнал”, 2004, 17 февраля .
“Властитель, который, пусть даже в уме, запустил хотя бы одну ядерную ракету по Вашингтону, ощутит в своей руке кольцо всевластья. И это кольцо всевластья исподволь, иногда — против его вполне либеральных намерений, начнет перековывать его в суверена, в обладателя реальной мощи. <���…> Сможет ли оно выковать из власти, которая наследует режиму либерально-хаотической революции, власть подлинно национальную и подлинно суверенную? Зависит, на самом деле, от ощущения безграничности этой власти. Чем больше ее размах, тем больше она „развращает”, как кажется либеральному сознанию. „Абсолютная власть развращает абсолютно”. Сегодня этой власти не хватает как раз этой „развращенности”, не хватает ощущения абсолютности, не хватает внимания к призыву Константина Леонтьева „властвовать беззастенчиво”. Только власть, ощутившая в руках полноту суверенитета и сладость властвования (вместо сладости кражи ), и сможет обратиться к укреплению основ этого властвования, к укреплению основы своего суверенитета, то есть государственной и национальной основы. И мало что может так способствовать этому вкусу власти, как ощущение права „решить” жизнь и смерть „Мира”, если он покусится на „Рим””.
Александр Цымбал. Гонения, которых не было. — “Спецназ России”, 2004, № 2, февраль .
“<���…> совершенно непонятно, с кем боролись люди, отстаивавшие новую науку [кибернетику]”.
Мариэтта Чудакова. Дочь командира и капитанская дочка. К 100-летию со дня рождения Аркадия Гайдара. — “Русский Журнал”, 2004, 22 января .
“<���…> своя, советская „Капитанская дочка” — по пушкинской кальке. Это была повесть Гайдара „Тимур и его команда” (1940), центральный герой которой продолжал галерею положительных героев русской литературы, от Петра Гринева до князя Мышкина”.
“К середине 1930-х годов только в обличье ребенка, не регламентированного для литературной интерпретации социальной ячейкой, можно было, в частности, попробовать реализовать „старинную и любимую” идею Достоевского — „изобразить положительно прекрасного человека” . „Князь Христос” Достоевского сначала инкарнирован Гайдаром в шестилетнем ребенке — „белокуром мальчугане” со „спокойными нерусскими глазами” („Военная тайна”); святое дитя, Алька „Военной тайны” (1935), убит — и реинкарнирован в “Судьбе барабанщика” спустя четыре года в подросшем герое, четырнадцатилетнем Славке, „белокуром мальчике с большими серыми глазами” …”
“Один из главных вопросов в „Тимуре и его команде” — пути восстановления правды . Как соотносится с этой задачей государство? <���…> В повести нет и следов партийной власти (как нет и упоминаний Сталина — от этих упоминаний не один Гайдар, видимо, спасался в эти именно годы в детскую литературу). Все „верхнее” ассоциируется с военным, все государственное — с назревающей войной, с непреложностью участия в ней, защиты отечества (подобно тому, как все действие „Капитанской дочки” связано с военными действиями). Это — военная империя в ее расцвете. Провозвещается возможность идиллии в ее рамках (подобно тому, как идиллией завершаются злоключения Гринева и капитанской дочки), возможность обретения покоя ”.
См. также: Андрей Немзер, “По военной дороге”— “Время новостей”, 2004, № 9, 22 января ; “Гайдар, как и многие из „рожденных революцией”, ждал войны. Последней. Единственной великой из тех, что знала история. Освобождающей от страха, в котором слились разные чувства — надежда на самореализацию (должно же вновь прийти „веселое время”, когда я по-настоящему пригожусь); давняя смутная вина (дневниковая запись: „Снились люди, убитые мною в детстве”), требующая оправдания подвигом; испуг от террора; вера в то, что до коммунизма можно дойти только по военной дороге; наконец, само изматывающее ожидание „последнего похода”, жажда ясности ”.
Cм. также: Михаил Золотоносов, “Приключения Главного Буржуина” — “Московские новости”, 2004, № 2 ; “Гайдар откликнулся на все идеологические запросы эпохи. В конце рассказа „Чук и Гек” он — вне связи с сюжетом — например, написал, что „надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной” („Пионерская правда”, 10 января 1939 г.). Эта пропаганда, подцепленная к забавному рассказу о двух мальчиках, внушалась посредством гигантских тиражей. Кстати, прокомментировать тут можно каждое слово. „Много трудиться” вызвано опубликованным 29 декабря 1938 г. постановлением Совнаркома, ЦК ВКП (б) и ВЦСПС „О мероприятиях по упорядочению трудовой дисциплины...”, а любовь к Советской стране происходила из передовой статьи „Пионерской правды” за 1 января 1939 г. (где была напечатана первая порция „Чука и Гека”): „Еще крепче и горячей любите нашу замечательную родину... Сталина...” „Сталина”, правда, Гайдар не написал. <���…> Впрочем, к одной идеологии проза Гайдара не сводится, патриотическое зомбирование разбавлено не только пафосом, но и густым слоем сентиментализма, что касается и „Военной тайны”, и даже „Тимура”. Примечательно, что смерть мальчика Альки, убитого камнем, который бросил пьяный бандит, почти точно воспроизводит историю Илюши Снегирева („Братья Карамазовы”), умершего от удара камнем „повыше сердца”. Чтобы связь все опознали, начальника пионерского лагеря в Крыму Гайдар назвал Федором Михайловичем…”
Читать дальше
