Все должны бояться реалистического искусства. Как Сталин и его челядь, как Горбачев и его окружение — боялись быть смешными, необразованными, неадекватными. А если бы не боялись, было бы много хуже, чем теперь. Была бы ледяная пустыня и безнадежный человек с топором. Пустыня таки состоялась, но оказалось, человек с топором на удивление управляем! Носится по пустыне, по стране на джипе-внедорожнике, ищет себе подходящую книжку-раскраску. С благодарностью вспоминает Коэльо, мечтает о свеженьком Корецком. Наконец-то начинает стесняться .
(3) Знаменитый венгерский режиссер Иштван Сабо экранизировал роман Уильяма Сомерсета Моэма “Театр”. В совместной американо-британо-венгерской постановке главную роль сыграла Аннет Беннинг. В результате она была номинирована на “Оскар-2005”, но, как и несколько лет назад, уступила пальму первенства Хилари Суонк. Выдающейся актрисе подыгрывают горячо любимый мной Джереми Айронс и молодой Шон Эванс. Оговорюсь, что не смотрел многосерийной советской экранизации “Театра” и нисколько об этом не жалею: во-первых, мне не нравятся занятые там прибалтийские звезды, а во-вторых, наши экранные игры “в заграницу” всегда представлялись мне обреченным местечковым баловством.
Итак, что такое первоисточник, “Театр” Моэма, прочитанный мной лишь после просмотра кинокартины? История взаимодействия актрисы Джулии Лэмберт с пятью мужчинами. Первый — ее учитель и режиссер, потешный толстяк Джимми Лэнгтон: “лысый, краснощекий, эксцентричный, самонадеянный и тщеславный”, называвший себя джентльменом только по пьяному делу. Второй — ее муж, подлинный джентльмен Майкл Госселин: “самый красивый мужчина в Англии”, педантичный, аккуратный и недалекий. “Майкл не отличался фантазией, идеи его были банальны”. Третий — богатый и “чрезвычайно хорошо воспитанный” аристократ лорд Чарлз, “ценитель всех видов искусства”, в сущности, критик или даже искусствовед . Четвертый — ее любовник, юный бухгалтер Том Феннел: человек иного поколения, на четверть века моложе, плебей, очарованный высшим светом. “Его единственная мечта в жизни — стать джентльменом, и он не видит, что чем больше он старается, тем меньше у него на это шансов”. Наконец, пятый — ее сын Роджер: семнадцатилетний правдоискатель и резонер, мечтающий обрести веру и, может быть, даже стать священником. “Я хочу добраться до истинной сути вещей”.
Мир драмы отличен от мира прозы . Пространство повести или романа — континуум, то самое трехмерное вместилище мертвого, полумертвого и лишь заодно — живого, которое актуализировал персонаж вышеприведенного исторического анекдота “Бертран Рассел”. В таком мире носорог на антресолях — считается . И неграмотный, невменяемый смерд — считается тоже. Внеположенный им автор-классификатор готов безвозмездно описать их, “сфотографировать”. Зато в мире драмы считаются только “грамотные”, те, кто обладает ясным сознанием и кому есть что сказать . Короче, драма — искусство про элиту и для элиты. Драма оформляется и бытует где-то в непосредственной близости от власти . Моэм пишет будто бы роман, а заселяет его по законам драмы. Режиссер, джентльмен, искусствовед, бухгалтер и резонер — все они фигуранты притворившейся романом драмы, адекватные собеседники и соучастники Джулии Лэмберт, во взаимодействии с которыми только и обнаруживается она сама: эфемерная, пустая, неуловимая. Человек как продукт социального взаимодействия. Выкидыш, случившийся по итогам обоюдного речевого акта.
В уста резонера Роджера Моэм вложил метафору, изящно рифмующуюся с историческим анекдотом про носорога. Ключевую метафору “Театра”. Предъявляя матери пакет претензий, Роджер замечает: “Когда ты заходишь в пустую комнату, мне иногда хочется внезапно распахнуть дверь туда, но я ни разу не решился на это — боюсь, что никого там не найду”. И далее: “Я бы любил тебя, если бы мог тебя найти. Но где ты?” “Я существую только рядом с тобой! — должна была бы отвечать Джулия. — А кроме того — рядом с Джимми Лэнгтоном, Майклом Госселином, Томом Феннелом и лордом Чарлзом”. Роджер попадает в точку: в пустой комнате Джулии, безусловно, не существует! Впрочем, если понимать пространство “Театра” как жизнеподобное пространство традиционного романа, тогда в пустой комнате нетрудно разглядеть ухоженную даму сорока шести лет от роду, циничную обольстительницу и хитрованку. Но в этом случае без малого гениальный “Театр” низводится до апологии богемы и совсем ничего не стоит!
Читать дальше
