Это называется так
Д.
— Это называется — “с обременением”? — спросил он, глядя на гладкий могильный камень.
Риэлтор опять попыталась вытащить каблуки из жирной, мягкой, головокружительно пахнущей летом дачной земли.
— Ну вот, понимаете, они же говорили — участочек с обременением, — быстро сказала она, — но вы понимаете, с другой стороны, они же готовы делать скидочку. Если хотите, я с ними еще поговорю про скидочку, может, не пять процентов, может, шесть. Они, конечно, понимают, но с другой стороны — он мне говорит: “Это же не человек там все-таки, с человеком, наверное, — да, были бы проблемы, конечно, — но это же собачка, может, люди войдут в положение, а мы с нашей стороны сделаем скидочку”.
Он повернулся и еще раз посмотрел на дом, потом на дорогу, ведущую вниз, к основному поселку, потом опять на дом, потом глубоко вдохнул и тут же опьянел от воздуха, от висящей в нем мелкой сладкой пыли, от своей внезапной легкости, оттого, что наконец все получилось и он сможет уехать сюда, жить здесь круглый год, особенно зимой, когда вместо бессмысленных дачников вокруг будет снег и никого. Риэлтор попыталась встать на носочки, но заскользила, вздохнула и опять утопила в земле острые каблуки.
— Хотите, — сказала она тоскливо, — я еще раз про скидочку с ними поговорю?
— Нет, — сказал он, — бог с ними, нормальная скидочка. Просто как звучит: “с обременением”. Поразительно.
Их не бывает
— А может быыыыть, — сказала она загадочным голосом, — она пряаааачется… Под кроватью?!
Тут она резко откинула в сторону плед и глянула вниз, но под кроватью Настюхи не было.
— А может быыыыть, — сказала она (будильник в виде Багс-Банни показывал без пяти шесть, через пять минут надо было пойти на кухню проведать духовку), — она пряаааачется… За занавеской?
За занавеской Настюхи тоже не было: что-что, а играть в прятки ее Козявочка умела. Она закрыла окно, — вообще-то Козявке было запрещено открывать его без спросу, кое-кому сегодня влетит.
— А мооооожет быть, — сказала она тоном человека, которого посетила гениальная мысль, — мооожет быть, она сидит за ящиком с игрушками?!
За ящиком с игрушками сидел пропавший три дня назад плюшевый бегемот, а больше никого, но где-то неподалеку раздалось тоненькое-тоненькое хихиканье. Тут она вспомнила, что духовка духовкой, а надо еще позвонить Алене, чтобы они захватили с собой большую салатницу. С игрой пора было заканчивать. Она села на край кроватки.
— Нет, — сказала она печально, — я сдаюсь. Где же моя Козявочка?
“И в комнате до их прихода надо бы хорошенько убрать”, — подумала она, рассматривая валяющийся на полу потоптанный альбом для рисования.
— Может быть, — сказала она, — моя Козявочка сбежала в Африку?
В комнате было тихо-тихо, ни шороха, ни единого звука.
— Может быть, — сказала она, — моя Козявочка уехала в кругосветное путешествие?
Тихо.
— Может быть, — сказала она, потихоньку теряя терпение, — мою Козявочку утащили к себе феи?
И тут она увидела на полу, под самым подоконником, крошечный, размером с мизинец, остроносый кожаный башмачок и закричала так, что Настюха с грохотом вывалилась из шкафа и тоже уставилась на этот кукольный башмачок в глубоком недоумении, потом на маму, потом на кое-как раздетую с вечера куклу Сесилию, потом опять на маму.
С первого раза
Было только начало июня, и от всего мира шел мокрый зеленый запах.
— Давай, — просительно сказала вторая, поспешно слезая с качелей и потирая ушибленный локоть, — давай как будто это была Начальная Пробная Попытка, а теперь мы будем делать все по-настоящему.
— Нет, — сказала первая, поднимаясь с мокрой черной земли и пытаясь очистить ладони от жирной грязи, — нет. Давай как будто это была Программа Испытания Верности — и ты срезалась.
Плохая девочка
Вокруг скакали дети, какая-то девочка в инвалидной коляске подкатывалась ко всем по очереди и говорила: “А у меня новые ботинки!” — и к ней тоже подкатилась, уже раза два или три, но она не слышала. Ей все время казалось, что плюшевый дельфин становится меньше — она сжимала его так сильно, что он все уминался и уминался. В игровой комнате, как всегда, пахло средствами для мытья ковров — на эти ковры вечно рвало кого-нибудь из детей, идущих на поправку. Уже приходил кто-то из врачей, пытался взять ее за руку — она вырвала руку и разревелась, забившись в угол, от нее отстали. От сидения на полу у нее разболелась попа, но она не могла ни сдвинуться, ни открыть глаза, только тискала дельфина и раскачивалась. Медсестра попыталась уговорить ее уйти из игровой комнаты (ничего не вышло), потом ушла сама, потом вернулась и попыталась заставить ее проглотить таблетку (ничего не вышло), потом ушла снова, и вместо нее вернулась старшая сестра. “Маргарита Львовна, — строго сказала она, присев на корточки. — Уже вызвали главврача, он в пути, он назначит комиссию, вам надо там быть. При назначении комиссии вам надо присутствовать, нехорошо. Давайте вставайте”. Тогда она позволила поднять себя с полу и переодеть из залитого кровью зеленого хирургического халата в чистый, белый.
Читать дальше
