Удивительным образом почти все, кто откликнулся на “Жизнь по понятиям”, отмечали дискуссионность книги, но от самих споров уклонялись — не считать же попыткой дискуссии “наезд” “Литературной газеты”, опубликовавшей под псевдонимом П. Костянский (напомню, что газета расположена в Костянском переулке) статью, удивляющую не столько беспардонной грубостью, сколько профессиональной беспомощностью. Помимо того, что П. Костянский не в состоянии измыслить реальных претензий к Чупринину (меж тем как квалифицированный оппонент, вздумай он писать разгромную статью, нашел бы немало зацепок для правдоподобного негодования), этот подрядившийся для черной работы журналист фатально лишен чувства юмора, в то время как многие пассажи Чупринина пронизаны тонкой иронией. П. Костянский не понимает изящной чупрининской шутки насчет полного варианта словаря как материализации мечты Бобчинского и Добчинского; не чувствует, что в статье про Макса Фрая Чупринин подхватывает литературную игру, когда пишет: “По легенде, Фрай Максим Ибрагимович родился 22 февраля 1965 года” — и набрасывается на автора-халтурщика за то, что тот поленился проверить легенду (в то время как у Макса Фрая, как и у Козьмы Пруткова, может быть только легендарная биография). А чего стоит негодование, с каким недалекий журналист пишет, будто “Чупринин отменяет в своем „литературном путеводителе” даже „автора”, завершая статью „Автор” абсолютно закономерным по сегодняшним „деловым” меркам выводом: он — „и ничто, и никто”. В сравнении, разумеется, с правообладателем”. Это ж надо настолько не уметь читать, чтобы не уловить горькой иронии статьи, в которой на сложную в литературоведческом плане проблему авторства, на идеи Бахтина, накладывается грубая эмпирика сегодняшнего дня, когда вопросы авторства какого-нибудь произведения, написанного методом бригадного подряда, в случае конфликта разрешаются не текстологами, а народными судьями, и закон, увы, может оказаться не на стороне создателя текста.
Но вернемся к проблеме дискуссионности. Выступая на презентации своего двухтомника в клубе “Улица ОГИ”, Сергей Чупринин сетовал, что получился такой корпоративный вечер: все его дружно хвалили, а конструктивной критики он так и не дождался. Вызвать коллег на дискуссию — кажется, нешуточная мечта Чупринина, иначе зачем ему так часто повторять свое предложение? “Одно из назначений „Жизни по понятиям” — конвенциальное, — объясняет он в интервью „Книжному обозрению”. — Собрав у коллег-критиков суждения, имеющие теоретико-литературный потенциал, я предлагаю: попробуем договориться — хотя бы только о том, что мы понимаем под „новой искренностью”, или „натурализмом”, или „порнографией”, или под иным многим. <���…> И главная моя мечта — чтобы в литературном сообществе эта книга вызвала дискуссию. Чтобы мне сказали: э, Сергей Иванович, а ведь сюжет — это вовсе не то, что вы думаете”.
Ну что ж, так и скажу: “Э, Сергей Иванович, а ведь сюжет — это вовсе не то, что вы думаете”. Уточню: я не имею никаких претензий к самому определению понятия сюжет. Но с чем я решительно не могу согласиться, так это с тезисом, что “попытки срастить динамичный сюжет с высоким уровнем художественности заведомо обречены на неуспех”. К выводу этому читателя подводят очень осторожно.
Чупринин припоминает в статье два этапа борьбы за сюжетность в литературе: начало 20-х, когда молодой теоретик “серапионов” Лев Лунц запальчиво призывал коллег научиться “обращаться со сложной интригой”, и 90-е, когда пошатнувшийся престиж литературы заставил критиков вновь заговорить о сюжете и сюжетности как смысле художественного высказывания; добросовестно приводит цитаты из Бавильского, считающего внятный сюжет “знаком культурной вменяемости писателя”, и Вл. Новикова, полагающего, что “прозаики, мнящие себя „элитарными”, но при этом не умеющие „рассказать историю” так, чтобы не усыпить читателя на второй или третьей странице, стоят не выше, а ниже беллетристики”; соглашается с мыслью, что ставка на сюжет может привести к возникновению литературы, способной завладеть вниманием читательского большинства. “Но — внимание! — ценою и отказа от изощренной психологической проработки характеров, и смены традиционного — искусного и искусственного — языка художественной литературы на язык никакой ”,— утверждает Чупринин.
Так закрепляется губительное, на мой взгляд, для сегодняшней литературной ситуации представление: хорошая книга не может быть интересной.
Читать дальше
