Иосиф Гольман - Хранитель Реки

Конечно, с Верой и трех часов было мало. Но на подарки судьбы – пусть даже и не очень длинные – роптать довольно глупо.

Вот теперь даже беспробочное подземное движение казалось Береславскому излишне неторопливым. И страшно подумать, как он терял бы драгоценные минуты в наземном трафике! Даже есть расхотелось.

Хорошо, что Вера приехала.

И познакомились они странно, и встречаются всякий раз урывками, по паре часов. Любви, может, и нет, но влечение, как началось тогда, на омском пароходике, – когда Ефим, сам того поначалу не ведая, через всю страну возил некую субстанцию в бампере своей «Нивы», – так и сохранилось.

Видно, и у нее к Ефиму что-то похожее. Не так чтобы жизнь за любовь, но задел ее странный профессор, столь точно изображенный Верой-художницей в виде довольного жизнью, хоть и чуть уставшего, гиппопотама.

Вера приезжала в Москву за два года трижды – ее так и непонятый Ефимом финансовый бизнес, похоже, процветал. Однако им точно было не до ее или его бизнеса. Тут же, рядом, в первом попавшемся отеле, снимали хороший номер – и полный улет души и тела был обеспечен. В последний раз, зимой, она даже шубу снять не успела. Потом смеялись: шуба и блейзер деловой – на месте. А вот низ – еще недавно столь удачно сочетавшийся с деловым блейзером – отсутствовал полностью.

Вера сама и звонила, объявляя свидание состоявшимся, и прерывала встречу (торопилась она всегда). Ефиму оставалось только быстро перекроить свои планы, что, впрочем, давалось ему легко. А муки совести по поводу недоработок в бизнесе волновали его даже меньше, чем моральные неудобства перед Наташкой. Да и с супругой Ефим всегда мог мысленно договориться. В конце концов, такое паручасовое «увольнение» от семейной жизни ничем этой самой семейной жизни не грозит: правила «Не пойман – не вор!», известного также как презумпция невиновности, пока никто не отменил.

Но, впрочем, спеша на свидание с Верой, лучше о Наташке не думать.

Ефим посмотрел на часы. Теперь, когда Вера была совсем близко, ему уже не казалось, что поезд едет быстро.

На «Киевской» совершил муторный двойной переход и оказался на перроне, откуда электрички уходили к «Международной».

Но вот ведь, черти железные, редко уходили! Если по обычным направлениям время ожидания составляло две-три минуты, то теперь разгоряченному не по возрасту профессору пришлось прождать целых одиннадцать (!) минут.

Доехав наконец до «Международной», Ефим быстрым шагом вышел из метро и зашагал в сторону гостиницы. Не останавливаясь, набрал номер, оставшийся в памяти телефона.

– В гостиницу не ходи, подожди у шлагбаума на въезде, – прошептала Вера в трубку и дала отбой – видно, обстановка не позволяла говорить свободно.

Ладно, Ефим Аркадьевич не гордый, может и у шлагбаума подождать. Тем более что кургузый пиджачок и уж очень сильно потертый портфель никак не делали его похожим на человека, способного снять номер в гостинице «Международная».

А вот и Вера! Легкой походкой – не идет, а скользит над землей – она направилась к ожидавшему ее мужчине. Дошла и …скользнула мимо, успев сказать на ходу: «Иди за мной».

А что оставалось делать?

Ефим пошел, наблюдая сзади, как обтекающее тело не слишком длинное платье ладно выделяло все замечательные части фигуры.

Лишь войдя в вестибюль метро, Вера обернулась к своему потенциальному спутнику.

– Привет, Ефим!

– Привет! – Он попытался ее обнять, но женщина легко увернулась.

– Давай отъедем подальше, здесь полно знакомых.

– А чего бояться?

– Я ж теперь замужем, – с явным сожалением сказала Вера.

Ефима кольнула игла ревности.

– Да ладно тебе, – она, как всегда, легко угадывала его самые сокровенные мысли. – Я ведь не ревную тебя к твоей жене.

Логично. Все, что она говорила, всегда было логично. А уж суть житейских вещей она видела так глубоко, что порой пугала неглупого, но простоватого в этом плане Ефима.

– Я удрала с симпозиума. Даже сумку оставила, чтоб незаметно было.

– Не сопрут сумку? – Ефим и теперь мыслил приземленно.

– Вряд ли, – засмеялась Вера. – Там миллионеров мало, все больше миллиардеры.

– Вот они самые и жулики, – убежденно произнес Береславский.

– Это в тебе классовая рознь говорит, – успокоила его подруга.

Впрочем, последнее замечание рекламному профессору не понравилось. Он с юности не любил ситуаций, когда девушка была умнее или богаче его. А здесь – оба прискорбных обстоятельства в одном флаконе.