Иосиф Гольман - Хранитель Реки

Потом еще поговорили с Вадимом – Ефим считал важным узнать о его привычках и пристрастиях. Выяснилось, что привычек и пристрастий, кроме живописи, собственно, и нет. Разве что шахматы – Вадик оказался действующим мастером спорта, до самого отъезда из Москвы ходил в шахматный клуб и даже на соревнования. После этого признания профессор, имевший лишь дворовой и курортный опыт, благоразумно не стал предлагать ему сгонять партейку.

Завершив затянувшуюся беседу, Ефим Аркадьевич, вполне удовлетворенный жизнью, решил немного прогуляться по воздуху. Направление прогулки, в деревне, прилегающей к Онежскому озеру, тоже выбралось само собой.

– Пошли погуляем? – предложил он Надюхе.

– Пошли, – обрадовалась та внезапно объявившейся компании.

И вновь глазастый профессор обратил внимание на некую напряженность, охватившую на этот раз не только Вадима, но и его будущую супругу.

Ефим с Надюхой вышли из дома и направились сначала к речке, а потом – вдоль ее бурунистого течения – к берегу Онеги.

– Ты сказала, что тебе не нравится на картинах Вадика, – продолжил тему Береславский. – А что нравится?

– Многое, – легко ответила девчонка. – Акварели нравятся. «Червячиные» картинки тоже. Девчонки очень нравятся, помните, на стенке в прихожей? «Красотки» называются. С синими руками.

– Помню, – сказал Ефим. Действительно помнил. Два веселых девичьих лица после Вадикиных экзерсисов с искривлением пространства приобрели удивительную пластичность и характерность. – Хорошая работа. Там еще в том же духе есть девушка с двумя рюмками. И с шеей такой …нестандартной, – наконец подобрал определение профессор.

– Ага, классная работа, – безмятежно согласилась Надюха, на секунду остановившись и поковыряв носком красной туфельки коряжистый корень. А потом слегка забылась и добавила, как в недавней беседе с Оглоблиным: – И Модильяни бы не отказался.

Если б Ефим ел творог, он бы точно подавился. Длинношеяя двухрюмочная дама была прекрасна и не являлась прямым подражанием творчеству талантливого парижского художника начала двадцатого века, но параллель была несомненна. И отметила эту параллель девочка-дошкольница, живущая в глухой карельской деревушке, где даже школы нет.

– А откуда ты знаешь француза Модильяни? – спросил он в растерянности.

– Он не француз, – безапелляционно ответила Надюха.

Ну, это уже слишком! Может, она и сверхъестественно умная, но называть знаменитого на весь мир парижанина Модильяни «не французом» все же неправильно!

– Еще какой француз! – заспорил профессор с дошкольницей.

– Не-а! – ответила она, подпрыгивая на одной ножке.

– А кто же он? – спросил Береславский.

– Еврей, – спокойно ответила та. – Итальянский.

– Ладно, – успокоил сам себя Ефим Аркадьевич. – А с чего ты решила, что он еврей?

– Потому что у него мама еврейка, и папа еврей, – рассудила безжалостная Надюха. – Фламинио Модильяни и Евгения Гарсен. А в Париж он приехал из Италии. В 1906 году.

Все это она излагала, не переставая подпрыгивать.

Нет, это надо было пережить достойно. Береславский остановился, присел на пенек, подождал, пока перестало колотиться сердце. «Спокойствие, только спокойствие!» – как говорил в его собственном детстве любимый летающий мультгерой.

В конце концов, нет никаких проблем узнать историю семьи Модильяни в справочнике или в Интернете. Но какой, к черту, Интернет в смешанном лесу на берегу Онежского озера?

Конечно, она могла читать о нем раньше. Но вот он, профессор Береславский, наверняка все это читал раньше! Однако максимум что вспомнил бы, это имя юноши-красавца, в начале века покорившего Монмартр и умершего в нищете. Его звали Амедео.

И все! Никаких тебе Фламиний Модильяни и тем более Евгений Гарсен!

– Ты ведь не скажешь ничего Вадику с Ленкой?

Похоже, девчонка сама расстроилась, осознав произошедшее. Она взяла Береславского за руку и просительно заглянула ему в глаза.

– Нет, конечно, – пообещал ей Ефим.

Она сразу поверила (Береславскому не доверяла только Наташка, и то по весьма специфическим вопросам) и, успокоившись, снова запрыгала с корня на корень.

– Ты про всех художников все знаешь? – наконец, осторожно спросил Ефим.

– Не-а, – созналась девочка, легко балансируя на поваленном бревне. – Не про всех.

– А про кого знаешь?

– Про кого мне рассказывали. Или диски смотрела. Или в книжке прочла.

– А ты уже читаешь?

– Ага! – Теперь она прутиком водила по невысох-шей лужице.