Кира Буренина - Бамбук в снегу (сборник)

«Неужели я когда-нибудь встану на коньки», – думалось мне под перезвон хрупких шаров, ведь раньше по традиции я все новогодние каникулы проводила на катке.

Недавно в конце сезона Большого театра я рассказала пожилой американке, пианистке из Нью-Йорка, что для меня Новый год наступает не с боем курантов, а здесь, в театре. Американская дама понимающе кивнула, промолвив: «Ах! Я могу себе это представить! Это должно быть очень красиво!» А я подумала: «Нет, этого представить нельзя. Как можно описать суету московских улиц вечером 31 декабря? Приподнятое настроение, царящее над городом? Когда в театр дамы и господа одеваются во все самое нарядное и элегантное, иногда даже перебарщивают – перья, мех, высокие шпильки, шелк, атлас, бархат, платья в пол. Праздник начинается, как водится, с вешалки. Дамы и господа с блестящими от предвкушения праздника глазами, нарядные, как куклы, дети, звонкие голоса в буфете, смех в фойе. И везде – улыбки, улыбки, улыбки… Вот это – настоящий Новый год».

В ту новогоднюю ночь я смогла лишь поднять бокал за наступающий Новый год под скомороший визг с телеэкрана и сразу легла. С позиции «лежа» переключила телевизор на канал «Культура» и попала на давний концерт Элвиса Пресли. Когда певец запел известную «My way», меня проняло. Я выключила телевизор, достала диск Элвиса, запрограммировала эту песню на повтор и, прокручивая ее снова и снова, жалела себя. Мне было жаль впустую потраченных дней, меня мучила боль и ощущение беспомощности. В тот момент мне хотелось открыть окно и заглянуть в глубины бездны с высоты седьмого этажа – я уже не хотела жить. Ведь мне стало еще хуже – хуже, чем было до больницы, а если так, то зачем такое существование?

Новогодние каникулы слились в одно непрерывное ощущение боли. Пятого января в ЦЭЛТе принимала дежурный невропатолог. К ней я и рванула. Как мне с ней повезло! Нина Константиновна сразу же оценила ситуацию и мастерски сделала блокаду в область позвоночника, которая впервые помогла по-настоящему. Кроме того, от врача исходила такая волна позитива! Врач пообещала, что мы сможем обойтись без операции. И каждую неделю, как наркоман, я летела на другой конец Москвы в ЦЭЛТ, чтобы сделать блокаду. Врач каждый раз колдовала над составом «коктейля» из лекарств – что-то отменить, что-то докупить, гомеопатия, антидепрессанты… Нина Константиновна верила, что я выкарабкаюсь без операции. А я уже нет. Во мне что-то сломалось.

И когда мне сказали, что в одной уважаемой клинике, где лечатся спортсмены от тяжких травм, пробуют новый метод – вапоризацию – я срочно побежала к хирургу, которого мне рекомендовал наш хороший знакомый. На горизонте маячила Прага, куда я должна была попасть на обучение новой издательской программе. Наш журнал первым переводился на новую систему, поэтому в офис чешской «Лизы» (в Чехии она издается как Katka) мы собирались ехать группой – старший дизайнер, редактор и я. В клинике меня приняли быстро, назвали сумму, причем попросили привезти ее наличными. За день до операции я с трудом бегала по раскисшему снегу – наступила внезапная оттепель – и проклинала того, кто придумал разместить лаборатории в разных корпусах. В каждом корпусе нужно было натягивать бахилы, а это мне давалось с огромной болью. И вот наступил день «Ч». Я в палате, явно наспех переоборудованной из кладовки. Первым меня навестил анестезиолог, затем хирург, еще несколько дней назад эффектно демонстрировавший мне метод вапоризации в своем навороченном ноутбуке. Тогда он действовал и выглядел как фокусник, достающий из шляпы кролика. В этот раз хирург был строг и серьезен. Однако осведомился, бегло просматривая бумаги, не могли бы мы разместить его статью в журнале «Лиза». Ответив шаблонной фразой: «Если будет интересно и полезно для читателей, разместим», я улеглась на каталку, и меня повезли.

Лежа на спине и морщась от боли, я считала плафоны на потолке, пролетающие над головой. По крайней мере, мне так казалось, что они пролетали. Дальше – операционный стол с подогревом – наркоз – темнота.

Потом взрыв боли, с криком: «Больно!» я прихожу в себя – вокруг люди в белых халатах, масках и шапочках с зайчиками (отделение-то, куда я попала, – детское). Нахожу глазами хирурга и еще раз говорю: «Больно!» Он кивает анестезиологу, тот что-то добавляет в капельницу, и я снова проваливаюсь в темноту.

Окончательно в себя я пришла уже в больничной палате. Улыбаюсь – я лежу на спине, и она не болит! Хирурга я больше не видела. Забежал интерн, осведомился о состоянии после операции, вручил бумагу – выписку из больницы о проведенной операции, сообщил, что к вечеру я могу отправляться домой.