Уолтер Керн - Мне бы в небо

— Итак, все выяснилось, — говорит Алекс, прислоняясь к псевдокожаной обивке нашего черного великана на колесах (американского производства). Шофер куда-то нас везет — думает, что нам понравится, но хочет, чтобы это было сюрпризом. Он играет в шофера.

— Мне очень, очень жаль, — отвечаю. На самом деле — не очень. Зачем мучиться чувством вины, если Алекс собирается меня казнить? Вскоре наступит ее очередь испытывать муки совести.

— Двигайся сюда и искупи свою вину. Целуй мне ноги. Например. Снизу доверху.

Я повинуюсь, по форме и по существу. Спирт в ее духах щекочет мне язык. Должно быть, Алекс в них выкупалась.

— Я приходила рано и уходила поздно, — рассказывает она. — Работала по выходным. По праздникам. У меня были больной младший брат, без всякой медицинской страховки, и мама, которая делила отца с другой женщиной и обожала всякие безделушки, которые он не мог ей подарить. Впрочем, в основном дело было во мне. Я водила «мазды». Арендовала машины на год, чтобы можно было менять цвета. Знаешь, на кого я однажды работала? На Барбару Буш. Просто сказка. Получила несколько подержанных платьев. Когда у нее оказалось пять копий одного ожерелья, потому что она не рисковала носить оригинал, — угадай, кто получил шестую, с любезной запиской? Именно так они и стали «техасскими Кеннеди» — записки и открытки. Они их день и ночь писали. — Алекс откидывается еще дальше. — Ты отлично справляешься. Продолжай, песик.

— Мэм? — голос Шофера.

— Я мисс. Маленькая мисс.

— Мы приехали.

— Сделайте круг, пожалуйста.

Я бросаю взгляд на свою великаншу. Она поглаживает меня. Если этим исчерпываются мои обязательства, то я охотно продержусь до рассвета. До весны. А возможно, я уже выплатил свой моральный долг, в течение часа наблюдая за кривляниями Дэнни, и теперь снова в зоне дополнительного кредита.

— Я спала с нашим боссом. Но не считала, что меня используют. Мне казалось, он предлагает мне защиту. Он не стал бы просто так трахаться с кем-нибудь из молоденьких — а те, с которыми все-таки стал, могли шантажировать его как угодно. Все семнадцать. Господи, я обожала пиар. Его привилегии. Показывать всему миру, что «Тексако» и «Эксон» действуют исключительно ради того, чтобы реализовать свои истинные увлечения — спасение дельфинов и популяризацию оперы в бедных районах (однажды они их отстроят заново и даже не возьмут денег, это будет подарок). Верить в небылицы подобного размаха — все равно что взойти на свой персональный серебряный трон. Больше, дайте больше. Хочу задание потруднее, кричишь ты. Позвольте мне рекламировать частные тюрьмы, нечто вроде школ Монтессори за решеткой, для умственно отсталых бедолаг. Вкус к обману растет и расширяется; когда тебе кажется, что дальше уже некуда, кто-нибудь протягивает тебе папку под заглавием «Разлив пестицидов, „Монсанто“». Это сущее благословение. Не нужно так усердно жевать, Райан. Сосредоточься. Сосредоточься.

— Прошу прощения, мисс, но у меня, кажется, спустилась левая задняя покрышка. Вечером на дороге полно битого стекла. Нужно остановиться и поддомкратить.

— Можете просто запереть нас в салоне?

— Конечно.

— Тогда все в порядке.

— Да, мисс. Спасибо.

Дверь приглушенно, благодаря толстой коже, закрывается.

— Потом мы потеряли нескольких крупных клиентов, — продолжает Алекс, — а один из наших покровителей умер… и начался принцип домино. Я искренне думаю, что они тянули жребий, выбирая жертву. Ты так меня и не вспомнил? Костюмы, в которых я приходила? Для первой встречи я подготовилась.

Чем сильнее она колотит в дверь, тем надежнее запирается замок. Секунду назад я ощутил прозрение — я вспоминаю далласский офисный небоскреб из синего стекла, вычурный вестибюль с сиденьями, похожими на детские деревянные кубики, обширный вид на парковку с размеченной на крыше посадочной площадкой для вертолета — но теперь все снова потемнело, картинка пропала. Чернобыль, погребенный в гладком бетонном саркофаге. Баррикады на пути воспоминаний.

Мое сиденье накреняется. Действие домкрата?

— Ты не помнишь упражнения? — спрашивает Алекс. — Тот семинар, когда ты изображал крупного агента по найму, а я должна была предлагать тебе свои навыки, не используя слова «нужно», «хочу» и «надеюсь». Ты грыз фисташки, изображая равнодушие, — ты сказал, что я должна быть к этому готова. Я расстегнула верхние две пуговицы на кардигане, и ты возразил: «Это выражает ваше отчаяние; вы ведь ищете новую работу, а не любовника». Не помнишь? — Она обеими руками поднимает мой подбородок и заставляет смотреть в глаза.