Мастер Чэнь - Дегустатор

Милиция и прочие силовые структуры тоже подсылают людей для слежки за подозреваемыми. Но такие люди, если им начинают физически грозить, ведут себя совсем по-иному. Они не боятся. Форма защищает их, даже если ее в данный момент нет. В крайнем случае они успевают достать удостоверение и объяснить, что надо поосторожнее. И обычно такой прием действует на всех. А убегать…

Это не милиция и вообще не госструктуры. Это кто-то еще.

Я бросил взгляд на свои окна. Интересно, пришло мне в голову, что подумала Алина, если она увидела эту сцену из окна: Сергей Рокотов идет к подъезду, потом рывком заходит во дворик, обходит скамейку с бомжом по кругу, садится с ним рядом, читает монолог, тот в ужасе срывается с места и несется в сторону Сущевского Вала.

В подъезд я входил, все еще посмеиваясь.

По крайней мере мясо не пострадало.

Самое сложное в таких случаях — это рассчитать все до секунды.

Тарелки, ножи и вилки уже были на столе, как и бокалы, вино и все прочее. И, пока Алина скучным голосом объясняла что-то в маленький черный телефон, я готовился к старту.

Остановиться после старта было бы никак не возможно.

Сначала — картошка, азербайджанская, восковой желтизны, тщательно отобранная, нарезанная кружочками толщиной примерно миллиметров в семь. Ее, собственно, можно было начинать готовить — вот он и дан, этот старт. Сначала довести до золотистого цвета в кипящем оливковом масле, посолить, потом проделать с ней одну очень важную и секретную процедуру, далее — ближе к финалу всей процедуры — масло сливается, и наступает апофеоз. Для которого наготове стоит пакетик французских сливок.

Соседняя сковородка — для белых грибов. Двух. Но громадных. И плотных, идеальных, со снежной сердцевинкой, ни одного червяка, нарезанных особым способом. На сковородке уже греется для них сливочное масло.

Третья сковорода, тоже со сливочным маслом, ждет своего часа — точнее, своей секунды. Это для мяса, оно беспощадно отбито молотком и готово к огню.

Бросив взгляд на всю картину, я успел выбежать в комнату и сообщить Алине:

— Едим через пять-шесть минут. Бросай всё.

Она кивнула, не глядя на меня и не отрываясь от телефона.

Моя мгновенная вылазка в комнату не привела к фатальным последствиям, ничего не подгорело, я даже успел, посматривая на сковородку, положить на каждую тарелку пару скрученных, отчаянно молоденьких листиков салата (из середины кочанчика, совсем нежные побеги) и по два азербайджанских черри. Это настоящие помидоры, они не подведут даже в феврале или марте. А сейчас тем более.

Картошка мягкая, грибы практически готовы, чуть провисают, если приподнять их ножом, — я не делал с ними ничего особенного, просто чуть-чуть жарил, белый гриб настолько хорош, что в общем решает вкусовую гамму всего ужина, его нельзя портить ничем, даже сметаной… И я выливаю масло от картошки в раковину, вытираю краешек сковородки салфеткой (чтобы сковородка не горела, когда ее вернут на огонь). Проделываю ту самую секретную процедуру с картошкой, чуть обжариваю ее почти без масла, заливаю сливками — полчашки — и делаю маленький огонь.

Вот теперь нельзя ошибиться. Сковородка с маслом уже ждет, она раскаляется до предела, потом предел этот переходит. Сейчас все решают доли секунды.

Два куска мяса ложатся в этот огненный ужас и отчаянно шипят на пределе возможного. Не ошибиться: как только на розовой верхней поверхности мяса появится намек на серость — перевернуть в то же мгновение.

Выключаются грибы, выключается картошка, перемешанная с загустевшими от этой процедуры сливками, переворачиваю мясо.

Кричу нечеловеческим голосом: «Женщина, на кухню!»

В душе — страх. Потому что каждое мгновение сейчас грозит непоправимой ошибкой.

Тыкаю мясо острым ножом — в двух местах проступают розовые капельки — снимаю его с огня, еще раз переворачиваю.

Это всё! Это всё! Неужели получилось?

Иду в раздражении снова в комнату. Алина бросает в телефон короткие фразы. Я стою и смотрю на нее.

— Алина, — говорю я очень тихо, — как можно быстрее вперед, на кухню.

Она поднимает палец предупреждающе и слушает, слушает.

— Алина, — говорю я еще тише. — Каждая секунда имеет значение. Скорее. Скорее. Скорее.

Она заканчивает разговор и быстро начинает впечатывать что-то в непонятную таблицу.

— Алина, — говорю я шепотом, — этого не может быть. Сейчас же в кухню.

Она поднимает на меня ресницы, два раза очень медленно моргает. Ее светлые глаза становятся бешеными: