Антон Уткин - Самоучки

— А вы там бывали? — спросил я нотариуса, кивнув на бумаги.

— Там уже горы, там уже все другое, — неопределенно ответила она. Букву “г” она произносила мягко, как вообще выговаривают на юге, и эта мягкая, как здешний климат, вязаная речь обдувала словно теплый и безобидный весенний ветер.

Наконец все было завершено, и женщина в пластмассовой бижутерии, вздохнув, проводила нас долгим взглядом, в котором читалась то ли страсть к перемене мест, то ли застенчивое предостережение. В любом случае этот вздох показался мне чудом южного такта.

Попутчик сложил свою книгу и встал с кресла.

— Я тут… — указал я на журнал, — краем глаза. Вы по этой части?

— А, да, — улыбнулся он рассеянно. — Реставратор. Катя, пойдем! — крикнул он дочери.

Минут через десять мы оказались на другом берегу плоской как лента реки, у ограды из плит, похожих на бетонные шоколадки, куда с тяжелым ревом осторожно вкатывались машины, груженные необъятными обрубками деревьев.

В будку проходной, где закрывались наряды, вбегали и выбегали чумазые водители, селектор женским голосом звал кого — то на разгрузку, под горбатый кран, который невозмутимо тягал здоровенные бревна двумя блестящими клешнями. Рядом с будкой была пристроена беседка, тонувшая в зарослях золотого шара. Мой попутчик поручил мне дочку и багаж и отправился в беседку, где курили водители, договариваться об оказии. Вскоре он появился с одним из них, и тот махнул в сторону своего “Урала”, который, так сказать, дышал в затылок еще одному железному собрату, и пошел в диспетчерскую за путевкой. В кабине второй машины уже дремал водитель.

— Договорился, — удовлетворенно сообщил он.

— А вы по каким делам туда? — поинтересовался я. — Если не секрет.

Он улыбнулся:

— Да какие уж там секреты… Патриархия там монастырь строит, а я буду собор расписывать. Правда, собора нет еще, колокольня одна.

Показался водитель. В руке у него белел листок путевки.

— Вы садитесь в переднюю, — предложил реставратор. — Все — то не поместимся. А мы следом поедем.

Отец с дочерью зашагали за водителем. Я вспомнил про деньги и догнал их у самой машины.

— Забыл спросить, — сказал я. — Сколько надо заплатить?

— Ничего не надо, — ответил он.

— Как так?

— Так. У них не принято. Они же все равно туда едут. А вот вы дайте лучше пачку сигарет. Вы ведь курите, по — моему?

— Курю.

— Ну вот. Больше ничего не надо.

Мужчина подсадил девочку и махнул мне рукой. Я забрался в передний. Водитель лесовоза был такой же могучий, как и его груз. Всю дорогу он молчал, поэтому я сосредоточился на картинах, плывших со всех сторон в мутноватых окнах, а когда я тянул шею и поворачивал голову, он только искоса на меня поглядывал, сопровождая мое любопытство едва уловимой приветливой улыбкой.

Некоторое время мы кутались в станичной пыли, между нескончаемыми рядами пирамидальных тополей, сверкавших в лучах уходящего солнца изнанкой серебристых листьев. Потом кончился асфальт; то тут, то там возникали и исчезали, как будто стирались, холмы, одни в желто — бурой шерсти пережженной летним зноем травы, другие в шапках еще зеленых деревьев, но уже тронутые осенью, чрезвычайно поздней в этих краях. Поначалу холмы восставали и пропадали, как будто случайность, и снова тянулась невыразительная плоскость, однако чем дальше, тем плотнее они прилегали друг к другу, наползали, что называется, теснились, плавно и уже совершенно незаметно перебирались один в другой, образуя те самые предгорья, которые, если смотреть на хорошую карту, выглядят там короткими серыми космами.

Потом дорога, как медлительная змея, набирая высоту, вползала на поросшие сплошным лесом возвышенности, и машины не спеша и осторожно, словно на ощупь, находили ее стиснутый стволами извилистый путь.

Слева внизу ревела река. Вода в реке была по — осеннему прозрачная и даже на глубине просвечивала до самого дна. На камнях в ущелье косо лежала кабина “МАЗа”, словно череп, изглоданный временем. Я видел, как зеленая вода свивается вокруг него бурлящими кольцами, а в пустых ржавых глазницах шевелится пена. Могучий двигатель соперничал с глухим рыком воды. Временами дорога была настолько узка, что мне чудилось — вот — вот колеса сорвутся, скользнут по обрыву, и я воображал, как мы летим в эти стремительные, тяжелые струи. Потому что Никто больше не хранит нас в пути и все происходит само собой. Однако ж водитель не ведал моих страхов и невозмутимо ворочал руль огромными, оголенными по локти ручищами, на которых неясными пятнами темнели остатки каких — то молодецких татуировок.