Антон Уткин - Самоучки

Среди семейных фотографий, усеявших полстены, притягивал взгляд серенький диплом почетного члена Нью — Йоркской академии наук. По стене, противоположной той, на которой размещались фотографии, во все стороны тянулся книжный стеллаж. Паша украдкой кивал на книги и старался мне подмигнуть, как бы намекая на наше близкое с ними знакомство, но получалось у него примерно так, как перемигиваются при виде хорошенькой девушки, которая с независимым видом проходит мимо праздных приятелей, терзающих беззаботность, как цветок любишь — не — любишь.

— А мы, это, — сказал Паша, — литературой занимаемся.

— Хорошо, — таким же удивленным тоном одобрил Борис Федорович. — Великая литература у нас была.

— Раньше вон “Война и мир” эта — четыре тома, а сейчас все какие — то гномы, — пожаловался Паша.

Борис Федорович его не вполне понял.

— Да, уж столько понаделали, что до конца времен не перечесть, — проговорил он рассеянно, изумленно глядя куда — то на книги. Он встал, подошел к полкам и потер стекло тыльной стороной руки. — Показалось, — облегченно выдохнул он и вернулся на свой стул. — Вообще, эти Кирилл с Мефодием здорово нам напортили, надо сказать. Они и русскими — то не были. На много лет отбросили нас. Церкви — то разделились, и пошло — поехало все наперекосяк. И вера у нас неправильная, все у нас неправильное. Язык науки стороной нас обошел. Я к тому — латиницей надо было алфавит делать.

От наших речей начинало слегка повеивать прекраснодушием, тем самым следствием срединной образованности и верным спутником фарфоровой посуды, которое с роковым постоянством бросает страну под ноги обезумевших тварей, не помнящих родства.

— Да — а, искусство кончилось. — Он махнул рукой с выражением безнадежности. — В конце времен живем.

— Искусство кончилось, — заметил я, — а люди — то не кончились.

— Я вам проще скажу, — перебил профессор. — Что такое искусство, для чего оно служит? Для самосознания любого общества прежде всего. А у нас сейчас общество самых настоящих детей. Откуда же у детей качества взрослого ответственного человека? Вот вырастут детки — все у них будет. Искусство в том числе.

— Сколько же им расти?

Наш оратор только развел руками. Дальше случилось нечто такое, от чего я замолчал на долгое время и попросту не смел открыть рта.

— Как же вы назвали свою малютку? — спросил Борис Федорович у Павла. — Я ведь помню, вы никак не могли имя выбрать. Выбрали?

— Машенькой назвали, — застенчиво сообщил Павел.

— Очень хорошо, — сказала Евгения Семеновна и улыбнулась.

Сияя неподдельным достоинством, Павел извлек из нагрудного кармана пиджака несколько фотографий и церемонно протянул их Евгении Семеновне. Я чувствовал, что лучше мне помолчать, и во все глаза наблюдал этот необъяснимый балаган.

— Ага, ага, веселая такая девочка, — произнес хозяин, с сокровенной улыбкой рассматривая изображение. — Наша Катя тоже была такой маленькой, — с вызовом добавил он, возвращая карточки, словно мы намеревались оспорить эту неоспоримую истину.

— Неужели? — сказала Евгения Семеновна, и все сдержанно посмеялись.

— Счастье — это ощущение. Ощущение скоротечно, — почему — то произнес Борис Федорович, вероятно, ответил какому — то своему внутреннему собеседнику. Супруга бросила на него взгляд быстрый и укоризненный.

Некоторое время разговор вертелся вокруг детей. Потом каким — то образом выбрался на философскую дорожку, утрамбованную донельзя полчищами самоуверенных мудрецов. Паша тут же прикусил язык и только прислушивался, ковыряясь в своей тарелке и с тоскливой надеждой поглядывая на серый экран телевизора, которому никто и не думал давать слово. Борис Федорович установил на столе большущий электрический самовар.

— Уже секвенированы дрожжи, грамположительные бактерии, — это потрясающе! — воскликнул он и подчеркнул: — Потрясающе! О чем мы тут говорим? Структура живого вещества нам уже известна… Вы “Nature” не читаете? Почитайте.

— Можно будет любовниц разводить, — сказал я и посмотрел на Павла.

— При чем здесь любовницы? — запнулся Борис Федорович, но тут же понял и по — детски улыбнулся: — Да, и любовницы. Пожалуйста, кто хотите. Было бы желание.

— Были бы денежки, — вздохнул Павел.

Пожалуй, дом этот был одним — единственным, где он ничего не стеснялся и не опасался что — нибудь ляпнуть. Между этими людьми давно уже было все решено, и отнюдь не в этих категориях ума или некоторых других дарований, которые иногда служат подпоркой низшей ступени тщеславия.