Сергей Костырко - Медленная проза (сборник)

И так далее.

Сюжет для соцартовца. Уже сами обложки книг Б-ова – культурологическая экзотика: багрово-коричневый закат на картонном переплете, берег раздольной реки, убогие избенки, высокая береза гнется под злым порывом ветра. По багровому небу – золотом: «Сквозь вихри враждебные». На титульном же листе заголовок отпечатан красной краской. Жанровое обозначение отсутствует, но послесловие названо «Рождение эпопеи». (Из послесловия: «…к постижению великой, народной, советской души… все более мужественному и мудрому служению народу ведет Катю партия…»)

В коридорчике оформлен стенд, посвященный роману Б-ова «Твердая земля». Одна из сюжетных линий романа – борьба с Промпартией и изобличение ее «главаря Рамзина». Тема эта доминирует в экспозиции, начина с портрета Сталина и кончая фотографиями из зала суда. Снято в момент голосования за смертный приговор. На плечах голосующих погоны. Поднятых рук много. Очень много. Весь огромный зал в едином порыве: казнить! Очистить родную землю от гадов! Б-ова там, разумеется, нет, он голосовал годы спустя отсюда, из этого дома.

Собственно литературная экспозиция занимает одну комнату и часть коридоров. Остальные помещения на первом этаже – мемориальные. И в прямом и в переносном значении слова. Уже в самой планировке дома, в распахе окон и дверей как бы запечатлен статус хозяина. Коридор расширяется перед широкими двустворчатыми дверями, ведущими в Главную Комнату. Здесь жил и работал Он. Добротная мебель пятидесятых годов: шкафы, письменный стол у окна, пишущая машинка, «Москва», кажется; рядом – просторная кровать, еще один – журнальный – столик, портрет хозяина на стене, писанный местным художником, могутный ламповый радиоприемник, телевизор. Ковер, занавески. Все это, наверно, удобно и даже – уютно, будь помещение хоть чуть поменьше. Главное же в этой комнате – некий сакральный холодок ее пространства, как бы заставлявший посетителей на секунду задержать шаг в дверях, чтобы окинуть взглядом всю ее, чтобы дать себе отчет, где ты и перед кем. Кажется, что комната изначально задумывалась для приемов и идеологических ритуалов после смерти ее хозяина; для слов (до сих пор помню мурашки по спине и стеснение в горле, с которыми когда-то, в другом, разумеется, месте, произносил их): «Я Юный Пионер Советского Союза Перед Лицом Своих Товарищей Перед Лицом Родной Коммунистической Партии Торжественно…» – так, кажется.

На письменном столе – последний и необходимый штрих – в музейной торжественности застыли торчащие из специального стаканчика остро заточенные карандаши.

А в холле Дома, высвеченный мощными лампами, стоит бюст Б-ова. Он помещен на фоне черной карты звездного неба. Там у созвездия Секстанта выделена малая планета.

С 1973 года планета эта носит им Б-ова.

На фотографиях литературного окружения Б-ова абсолютно неведомые мне лица. Смутно знакома фамилия Кедриной и, кажется, Котова. Канувший и уже таинственный мир литературной субкультуры – советской? областной? комсомольской?

И уж полная для меня загадка – фотографии литературных учеников Б-ова. Оказывается – были.

Выставленные на стендах тексты Б-ова я читал почти с восхищением. Отточенная, отлакированная тяжким трудом литературная беспомощность могла бы сделать любой из этих листов ценнейшим коллекционным экземпляром, если бы листов этих Б-ов не изготовил тысячи. Из них состоят его романы, каждый объемом с «Обломова» или «Анну Каренину». Чистота жанра изумительна. Сымитировать подобное не под силу и Сорокину:

«Они прошли мимо Соколова, и он услышал, как Маруся спросила:

– Тот мужчина тебе не родной отец?

Лиза засмеялась:

– Нет, но лучше, чем родной.

– Кто же он?

– Секретарь райкома.

– Секретарь райкома? – удивленно вырвалось у Маруси. Она оглянулась на Соколова. – А этот молодой человек кто?

– Наш редактор.

Маруся приостановилась.

– А вы кто же будете?

– Почему «вы»?

– Да ладно, ты, – засмеялась Маруся.

– Я? Я пумовская. Соседки, – сказала Лиза.

В тот день Маруся попала домой только ночью. До позднего вечера просидели они под сосной у дороги. Лиза забыла, что ее ждут на поляне товарищи, а Маруся – что ей далеко идти. Расставались, пообещав друг другу часто встречаться.

Маруся шла домой задумчивая».

Однако автор недоволен. Он правит, он вставляет фразу, должную улучшить текст:

«Маруся с удивлением почувствовала, как от взгляда смеющихся глаз Лизы у нее становится теплее и легче в груди».