Сергей Костырко - Медленная проза (сборник)

Утро заканчивалось, автобус шел полупустым, за окнами тянулись отсыревшие многоэтажки, в кармане куртки обнаружилась книжка Лоренса Даррелла «Жюстин», но автобус потряхивало, на тексте не сосредоточишься, и я полез в комментарии Михайлина, где он излагает гностический миф. Я читал про Плерому, про Софию и Демиурга – про еще одну попытку персонифицировать ощущение вечности, гармонии и дисгармонии, мысли и предмыслия, и образы были сильные, способные заворожить, но реакция моя оказалась странной – отторжения почти: мне вдруг стало мерещиться море – рядом, поверни голову к окну и увидишь, – море и волну, на пенящемся гребне которой кувыркался фаллос Урана, отрубленный Кроносом как раз в тот момент, когда член отца вздыбился для семяизвержения. И этот – параллельный вычитываемому из текста – образ клокочущей пены и спермы, из которой сейчас выйдет Пенорожденная, выйдет Афродита, с мокрыми волосами, с необрубленными еще руками, с влажной прохладной кожей протяжного тела и теплым лобком, – образ этот отозвался холодом в животе и тяжелым приливом крови в паху. С чего вдруг? – за окном автобуса в сыром апрельском воздухе серые стены наших домов, отштампованных на конвейерах домостроительных комбинатов из дрянного (по своей квартире знаю) бетона с металлической арматурой внутри; да и читал я совсем даже не про греческую мифологию.

Ну ладно, будем считать, что это весна так для тебя начинается, кровь разгоняет.

Я сошел у метро «Каширская», прошел через сквер к проспекту Андропова и вышел в поле. За полем деревенские крыши – то есть я шел через поле в деревню. Город остался за спиной, я слышал его, но уже не видел. Местная экзотика – нетронутый сельский пейзаж внутри мегаполиса. Деревенских выселили отсюда несколько лет назад, освобождая площадку для этнографического парка-музея, но финансирование проекта затормозилось, а разоренная деревня с огородами и садами осталась.

И я уже шел по ее улице вдоль ветхих заборов, укрепленных проволокой и проросшими сквозь штакетины кустами. За заборами дома с заколоченными окнами, но чаще – неглубокие ямы с остатками темно-красного кирпичного фундамента.

После города здесь было тихо. И тишина эта не казалась мертвой. Кричали птицы, шелестели серо-желтые гроздья висюлек на неосыпавшихся за зиму акациях. Светились желтые клоки сухой прошлогодней травы, а на камнях, оставшихся от фундаментов, полыхал зеленый мох. И чувствовалось, что в темно-серых, черных почти стволах престарелых яблонь, с потрескавшейся корой и проплешинами, с синими и зеленоватыми пятнами какой-то плесени, – что там уже потекла яблоневая кровь. И что блестящие прутики на ветках вишен уже не хрупкие и ломкие, как зимой, а упругие и гибкие. Через месяц здесь будет японский рай – белорозовое марево цветущих деревьев с густым и нежным ароматом.

Я мог бы остановиться в любом месте, пролезть сквозь дырявый заборчик и накопать свои три килограмма земли. Но было хорошо идти по этой оставленной людьми деревне. Это совсем не то, что пробираться по пустым комнатам брошенного городского дома, вздрагивая от внезапного хруста под ногами.

Улица, по которой я шел, закончилась, упершись в забор. Точнее, в то, что от него осталось, – сам забор уже не висел на столбах, а стоял прислоненный к ним. Я положил его остатки на землю, раздвинул кусты и шагнул в огород. Как раз то, что я искал. Грядки с прошлогодней ботвой от кабачков, лежащей на земле, как плесень. Несколько яблонь и ряд старых вишен, неглубокий провал на месте снесенного дома, очерченный остатками фундамента. Под ногами мягкая, но уже почти просохшая земля. Смешно было, конечно, тащиться сюда ради нескольких лопаток земли, но бессмысленная эта прогулка мне нравилась.

Я достал лопатку и копнул. Похоже, что земля эта не брошена, что в прошлом году ее перекапывали… И не только в прошлом. Под ногами рассыпанная и как бы притоптанная земля. Может, хозяева приходили по старой памяти? И тогда нехорошо, что я здесь, – все-таки огород чужой. Но и мне ведь совсем немного надо. И потом, – почему, раз уж смогли сюда выбраться, почему они не вскопали весь огород, а только поковырялись в дальнем углу под вишнями? Стоило ли ради этого тащиться?

Я прошел к вишням глянуть на грядки. Совсем крохотные. Под кабачки? Под зелень? Но почему – в тени? Копали недавно. Может, даже вчера. Я ткнул лопатой в грядку, лопата вошла легко, как в снег. Да. Вчера. Земля не успела слежаться под собственной тяжестью. Рядом валяются два куска рубероида, надорванные. Разрывы совсем свежие.