Татьяна Дагович - Ячейка 402

Этим новым утром она поняла, что её не остановили. Воздух. Утренняя прохлада развеялась, сквозь облака сочилось тепло. Днём, там, наверху, поднялся ветер, и серые обрывки летели с невообразимой скоростью. Но у земли оставалось безветренно и спокойно. На вершинах холмов земля не такая разбухшая. Больше кустов. Сухие, буро-зелёные стебли похрустывали под ногами. Второй день прошёл. Поела сардины в масле с сухарями. Хотелось пить. По небу передвигался шестигранный разрыв в облаках, дыра, в которой густым молоком грудились звёзды. Она смотрела, подложив под голову пучок травы, завёрнутый в обрывок простыни. Прижимала ладони к щекам.

На третий день она вышла к морю. Было ли это то же море, что видела она из окошка «Фольксвагена», в самом начале пути в Колонию? В таком случае они в самом деле ехали кругами, путая следы. Или нет. Какая разница. Море было неспокойным, тёмным. Волны с урчанием подкатывали к берегу и, ослабев, сползали по песку обратно. К морю стекались ручьи – увидев их, с удивлением поняла, что забыла о жажде. Пила. Теперь и у земли свистел ветер. Шары перекати-поля то поднимались, то падали, но, если попадали в воду, уже не всплывали. Она села на уступ и вытянула ноги, улыбаясь. К вечеру шторм улёгся, рокот сменился шипением, посапыванием, храпом. Как от животного. Просвечивала белая усеченная луна. Озябла от ветра.

Расколотая зажигалка позволила зажечь сошки. Долго возилась с костром, стоя на коленках, – его всё задувало, и она пыталась спиной перекрыть путь ветру. Наконец пламя поднялось. Села, бросив косой взгляд на загодя сложенный хворост. Смотрела на языки, жёлтые в середине и почти фиолетовые по краям. С хрустом ломались и опадали ветки внутри. От огня шло мягкое тепло. Море напоминало о себе только звуком. Отблески ложились на лицо, на одежду, она начинала дремать, мягко и ласково. Когда это было…

Редко бывают такие воспоминания – на грани яви и сна, но не сон: кажется, что не вспоминаешь, но всё происходит снова. Она сидела у костра, Шарван укрывал её курткой, она выпускала из рук яблоко. Чувствовала его прикосновение, слышала, как тихо он дышит, прижималась к нему, и он гладил её лицо, а волосы его щекотали ей подушечки пальцев. Ярче всего помнила, как отражается огонь в линзах очков, которые осторожно снимала с его переносицы и откладывала в сторону. И громче, громче поднималось нелепое ликование, до смеха. (Какой-то смутный переход.) Потом они у костра на разложенной одежде занимаются любовью, губы сухие-сухие, прикасаются, совпадают. Соединяются медленно, как будто на всё время, рты уходят один в другой, им хорошо, и навсегда… Открыла глаза. Шар перекати-поля попал в костёр, но не разнёс огня, горел внутри.

Столик за колонной. Чёрное платье – вчера пошила, светлые тонкие волосы без причёски, сосредоточенное ожидание на лице. Села, уложила на колени маленькую чёрную сумочку и вдохнула воздух – будто желала запастись кислородом на всё время бдения в ночном клубе. Она не волновалась, всё знала, и, тем не менее, по-прежнему ждала Анну. Сразу после встречи с Леонидом Ивановичем казалось, что если она найдёт когда-нибудь Анну, то только здесь. А теперь ходила сюда по привычке. Последнее время реже – только если скука достигала критической массы, гнала на ночь глядя из дома. Иногда к ней подходили мужчины или женщины, но она никогда не отвечала, только отмахивалась и отворачивалась. После долгих зимних болезней дела шли лучше, теперь она отдавала пошитые платья и блузки в небольшой магазин – не того уровня, что в былые времена, но всё же платили больше, чем на базаре, и могла кое-как вытянуть своё существование. Снова пришивала к одежде хорошие бирки – на этот раз настоящие, хозяин магазина доставал. Привыкла к той жизни, которой жила теперь, которой живут все.

По полу полз дым, подсвеченный цветными фонарями. Музыка громко молчала. В высоком стакане желтел коктейль. Вдруг заметила – полстакана. Значит, вторую половину выпила она – никого другого за столиком не было. Против обычая.

И когда в перерыве между песнями за спиной раздался голос – не голос Леонида Ивановича, совсем другой, тот, который не ожидала услышать больше никогда, тем более не ожидала услышать здесь, – опрокинула стакан, и коктейль полился на стол и тяжёлыми каплями вниз.

– Здравствуй. Странно тебя видеть здесь. Я не сразу понял, что это ты.

– Привет, – ответила тихо. Не оборачиваясь. Становилось всё жарче, как у подножия мексиканских пирамид. Закрыла глаза.