Анна Энквист - Контрапункт

И все-таки она не могла воспринимать ее иначе. В сени мириад упорядоченных нотных нитей слышался чей-то жалобный вопрос, который, однако, тут же поглощало бравурное настроение начала вариации. Жалоба тем не менее надолго западала в душу.

Сверкающими жемчужинами вариации висели на ожерелье, выставленном на всеобщее обозрение. Вот уже много веков люди замирали в восхищении перед этой искусной работой. Всякий, кто разучивал вариации, поражался широте выразительных возможностей, стремительным переменам характера, техническому мастерству автора.

Не исключено, думала женщина, что эти полтора наполненных отчаянием такта были самым гениальным изобретением всего цикла. Бах показал, что под безупречной сияющей поверхностью скрывается опасный изъян, брешь, в которую легко можно угодить. И тогда пальцы обречены шарить в пустоте.

Третий канон в терцию был, по ее мнению, чересчур безукоризненной пьесой, невозмутимой, почти надменной. Это ее злило, и, разучивая ноты, она играла их нарочито медленно и педантично. Почему я не могу получать удовольствие, думала она, зачем мучаю себя этим бессмысленным бунтарством и с недоверием отношусь к нелепым высказываниям самого Баха?

Бах считал, что цель музыки в имитации природы. Отнюдь не гор, ручьев или деревьев, но природы человека. Его внутреннего мира. Состояния души. Мальчиком Бах был потрясен музыкой своего двоюродного дяди Иоганна Кристофа («чувственного» Баха).

Женщина разделяла его ощущения, с тех пор как однажды в машине случайно услышала невероятной красоты плач Иоганна Кристофа: контральто в сопровождении лишь низких струнных и украшенный единственной скрипкой. «О, кто даст голове моей воду, а глазам моим — источник слез, я плакал бы и день и ночь, и день и ночь…» Она остановила машину на обочине дороги, прибавила звук и слушала затаив дыхание. К сожалению, произведение длилось от силы минут семь. Позже, в своем стремлении все документировать, она свернула горы, чтобы раздобыть эту партитуру, которая только подтвердила услышанное. День высоко, ночь низко, нисходящие триоли как катящиеся слезы: музыка выражала эмоции с почти комической прилежностью. Только вот комической она вовсе не была — страдания сдавливали горло.

В каноне, который она сейчас просматривала, не было ничего похожего на рыдания или сетования на судьбу. Наоборот: уравновешенная мелодия, спокойная ритмика, выдержанная музыкальная экспозиция. Снова создавалась иллюзия простоты: гармонии были сложнее, чем казалось на первый взгляд, и предвещали всевозможные несчастья и бури, скрывающиеся под фасадом мягкосердечности. Или же то была проекция ее собственного настроения?

Двенадцатилетняя девочка, думала женщина, образец цельности натуры накануне вступления в переходный возраст. Она умеет танцевать и кататься на коньках, читает книги и ноты. Имеет четкие предпочтения в одежде. Она хозяйка своего мира. Иногда к ней закрадывается подозрение, что этот мир может покачнуться. Но только не сейчас, еще не время. Таким был третий канон.

— Ты же никого в этой школе не знаешь, — говорит мать. — Может, пойдешь лучше туда, куда поступают твои подружки?

— Вы же предоставили мне полную свободу выбора. Я выбираю эту. Уверена, что это очень хорошая школа. К тому же рядом с твоей работой! На большой перемене можем вместе есть пирожные.

Они сидят в саду. Стоит безветренная, мягкая погода. На яблоневых ветках набухают почки. Солнце бросает резкий свет на лицо дочери. С прямой спиной, в розовой майке, она смотрит на мать так, словно хочет ее утешить. Непроницаемым и в то же время нежным взглядом, думает мать.

Прошедшие недели были посвящены выбору школы. Родители побывали с дочерью в пяти школах с хорошей репутацией. Пять залов (иногда физкультурных), пять директорских речей, пять утр среди устрашающе рослых и шумных детей. Выбор дочери, однако, пал не на ту школу, где большое внимание уделялось музыке. И не на гимназию, где учились дети городской элиты, и не на гостеприимный лицей с громадным буком во дворе. К ужасу матери, ребенок выбрал маленькую, неприметную школу, с единственным титулом «христианская». Мать была сторонницей разделения государства и церкви. И образования. Религиозные преподаватели не производили на нее впечатления.

Глядя в решительно настроенное лицо дочери, она пытается, наперекор своим предрассудкам, отыскать положительные стороны дочернего выбора. Библейские сюжеты — ключ к пониманию великих картин. Серьезные учителя с гипертрофированной совестью. Порядок, регулярность, аккуратность. Какая мерзость. Я не вправе ее отговаривать, я должна ее поддержать. Это ее желание. Так думает мать.