Майкл Каннингем - Начинается ночь

Миззи ездил в Японию с определенной целью, так ведь? Он, кажется, хотел посетить какую-то святыню? Где, черт возьми, Ребекка?

— Япония — очень иностранная страна, — говорит Питер.

— Равно как и эта.

Один — ноль в пользу неиспорченной молодежи. Никаких иллюзий!

— Ты ведь, кажется, хотел посетить какой-то священный камень? — спрашивает Питер.

Миззи улыбается. Ладно, не такой уж он и высокомерный, в конце концов.

— Монастырский сад, — отвечает он. — В горах, на севере. Примерно шестьсот лет назад монахи принесли туда пять камней. Я сидел и смотрел на эти камни. Почти месяц.

— Серьезно?

Миззи, не пытайся обмануть обманщика. Я тоже был когда-то юным романтиком, склонным к чересчур серьезному отношению к собственной персоне. Месяц, ой ли?

— И в результате получил то, что и ожидал. То есть ничего.

Так, теперь лекция о превосходстве восточной культуры.

— Совсем ничего?

— Этот сад — часть созерцательной практики, одна из ступеней медитативной жизни. В общем, оказалось, что нельзя просто так поехать и, не знаю, "посетить".

— А ты бы хотел жить медитативной жизнью?

— Я как раз сейчас медитирую на эту тему.

Вот дар южанина: самоуважение, смягченное скромностью и чувством юмора. Это и называется южным обаянием, верно?

Питер ожидает рассказа, но, кажется, никакого рассказа не последует. Воцаряется неуютное молчание. Питер и Миззи сидят, уставившись в столешницу. Пауза, затягиваясь, начинает походить на интерлюдию — по всей видимости, ничего хорошего, что могло бы выйти из этой встречи, не выйдет. Если в ближайшее же время это чувство неловкости не исчезнет, станет ясно, что отношения Питера с Миззи, во всяком случае, этим Миззи, ищущим, проблемным юношей, предположительно уже год как не употребляющим наркотики, не складываются. Получится, что Миззи приехал в Нью-Йорк навестить сестру, а мужу сестры придется — а что же еще? — потерпеть.

Питер привстает и снова устраивается на стуле, непонятно зачем оглядывает кухню. О'кей. Дружбы не получается. Но нормальные отношения им сохранить необходимо. Хотя бы ради Ребеккиного спокойствия. Он чувствует, как тишина, с ее несбывшимся обещанием душевной близости начинает набухать противостоянием. Кто первым нарушит молчание? Кто постарается заполнить паузу ничего не значащей болтовней и тем самым признает себя побежденным, окажется слабаком, готовым на любой словесный гамбит, лишь бы только не обострять ситуацию.

Питер смотрит на Миззи. Тот беспомощно улыбается.

— Я был в Киото, — говорит Питер. — Правда, очень давно.

Вот и все, просто маленькая демонстрация своей готовности танцевать.

— В Киото удивительные сады, — откликается Миззи. — Знаешь, почему я выбрал именно этот монастырь? Из-за его удаленности. Мне казалось, что, если вокруг не будет всех этих комфортабельных отелей, он окажется святее, что ли.

Напряжение спадает, и от этого Питер на какое-то головокружительное мгновение влюбляется в Миззи — по его представлениям, нечто подобное должны испытывать друг к другу мужчины на войне.

— А выяснилось, что это не так, — говорит Питер.

— Сначала мне казалось, что все как раз так. Это фантастически красивые места. Между прочим, монастырь довольно высоко — там снег лежит больше полугода.

— Где ты остановился?

— В каком-то занюханном пансионе в городе. Каждое утро я поднимался наверх и оставался там до темноты. Монахи разрешили мне находиться на территории монастыря. Они, вообще, очень хорошо ко мне отнеслись. Обращались со мной как с несмышленым младенцем.

— Значит, ты каждый день поднимался наверх и сидел в саду?

— Не в самом саду. Это сад камней. Там надо было сидеть с краю и смотреть.

Да, нельзя отрицать, что в южном акценте есть этот мускус, некая необъяснимая притягательность.

— И так целый месяц? — спрашивает Питер.

— Сначала происходили чудеса. По крайней мере, мне так казалось. Дело в том, что у нас в голове постоянный шум, к которому мы до такой степени привыкли, что не замечаем его: все эти обрывки информации, дезинформации, всякая бессмысленная трескотня. Так вот, примерно через неделю глядения на камни этот шум начал уходить.

— А что пришло взамен?

— Скука.

Питер настолько не ожидает такого ответа, что невольно издает немного нелепый фыркающий смешок.

— И не только, — продолжает Миззи. — Я не хочу сказать ничего дурного, но… нет, это слишком банально…

— Объясни.