Джим Гаррисон - Зверь, которого забыл придумать Бог

— Ладно, закину в себя жирных кислот, — сказала Донна. Она положила жареную куриную ножку и стала рыться в сумочке. — Черт, забыла принять литий.

Пока она принимала лекарство, мы смотрели в потолок, после чего я дал знак официанту принести третью бутылку дорогого выдержанного бароло.

— Насколько лучше мы питаемся, чем Дитрих Бонхёффер [46] Дитрих Бонхёффер (1906–1945) — немецкий богослов, пастор-лютеранин, участник заговора против Гитлера. в немецкой тюрьме, — съехидничал я.

Я подыскивал имя какого-нибудь богослова, кроме очевидного Пауля Тиллиха, [47] Пауль Тиллих (1886–1965) — американский богослов немецкого происхождения, христианский философ-экзистенциалист. удушенного какими-то поклонниками за то, что ухлестывал за женщинами подобно Кришнамурти [48] Джидду Кришнамурти (1895 или 1897–1986) — индийский религиозный мыслитель и поэт. и чуть ли не всем другим знаменитостям. После двадцати лет небрежения адюльтер сделался почти таким же увлекательным занятием, как деньги.

Наживку взяли. Донна пустилась в рассуждения о Дитрихе Бонхёффере, а также о Барте [49] Карл Барт (1886–1968) — немецкий богослов-протестант родом из Швейцарии. и Симоне Вейль. [50] Симона Вейль (1909–1943) — французский философ и мистик. Рико и Гретхен заговорили о чем-то своем. Мы выпили по две граппы с кофе, и вдруг оказалось, что все четверо порядком захмелели и устали. Я попросил официанта поймать нам такси, а он сказал, что у его «кузена» в баре есть лимузин. Почему бы и нет? Я подошел к бару, расплатился и сказал комплимент шефу, который уже закончил сегодня работу и, весь потный, сидел перед исполинским стаканом виски. Я часто подумывал открыть собственный ресторан на четыре посадочных места. Кузену совсем не хотелось подъезжать к Гарлему, так что мы сошлись на ста долларах, что, по моим расчетам, было дешевле одной бутылки бароло. Когда я становлюсь экономным, меня тянет на бессмысленные сравнения.

Забросить Рико и Гретхен было минутным делом; я решил, что потом отвезу Донну и оттуда поеду домой. Джентльмен провожает даму до двери. И т. п. Поразительная ночная скорость нашего водителя нагнала на меня дремоту, но на нескольких перекрестках Уэст-Сайда раздавался оглушительный вой противоугонных сигналов; он, наверное, не хуже масла способствует коронарной недостаточности на Манхэттене. Донна продолжала болтать о Бонхёффере и Вайль, но в меньшем темпе, словно уже подействовал литий. Учитывая богословское направление разговора, я был вдвойне удивлен, когда она потянула меня за член, чтобы выяснить, не уснул ли я, — по крайней мере, так она сказала. Я обнял ее одной рукой, и она прижалась ко мне. Вино творило собственные сомнительные чудеса, не говоря уж о граппе. Сестра любит повторять, что я всего лишь преуспевающий пьяница, впрочем, я легко научился мириться с этим изъяном характера.

Беда случилась сразу, как только мы подошли к комнате Донны. Впрочем, это слишком сильное слово для заурядной неприятности. Когда мы поднялись по двум маршам невероятно запущенной лестницы и Донна тремя ключами стала отпирать три замка в железной двери, мне почудилось, что на улице закричали. Я подошел к окну в ее комнате и увидел, что моя машина помчалась прочь. Может быть, она вернется, может быть, нет. Два черных парня пинали мяч — это, несомненно, и спугнуло водителя. Мои сто долларов были уже у него в кармане, так что он ничего не терял.

— Не волнуйся, я отнесу тебя домой, — пошутила Донна.

Граппа поднялась у меня в зобу. О дьявол, как мне хотелось домой, в свою постель! Комната оказалась просторнее, чем я ожидал; вся стена уставлена книгами, двухконфорочная плита, плакаты и эстампы, какие-то висящие ткани, стул и стол, заваленный папками. Короче, аскетическое жилье — унылое, если тебе больше двадцати пяти лет. Ванная была на другой стороне коридора, и, стоя над унитазом, я услышал стоны. Донна засмеялась и объяснила, что стонет малюсенький голубой парень, который обожает больших негров. Картина представилась яркая, так что я даже ощутил свой скромный геморрой. Голубой сосед, тоже студент-теолог, был ее другом. Она налила мне мятного шнапса и кинула на стол сотовый телефон, чтобы я мог разобраться со своим затруднением. Я еще не совсем осмотрелся в комнате, и сейчас у меня перехватило дух. Над ее узкой кроватью висел плакат севильской корриды. Плакат моих студенческих лет. Господи, я думал, их никто уже больше не держит.