Норман Мейлер - Крутые парни не танцуют

Наступила пауза. Потом он сказал:

– Я говорил твоему отцу. Мне нужен долгий отдых.

– Мы пьем за твое увольнение?

– Я ухожу, – сказал он. – Этот город взбаламутил всю дрянь, какая во мне есть.

– Не надо им было тебя сюда присылать.

– Точно.

– Твое место во Флориде, – сказал я. – В Майами.

– Какая сволочь про меня настучала? – спросил Ридженси.

– Это каждая собака знает, – сказал я. – Всем известно, что ты спец по наркотикам.

Его веки тяжело упали. Я не хочу преувеличивать, но было похоже, что ему надо перевернуть матрац.

– Стало быть, всем, да? – спросил он.

– Эта работа накладывает на человека свою печать, – спокойно произнес отец. – Ее не скроешь.

– Я говорил этим мудакам, которые меня назначали: нет смысла прикидываться, что ты из центрального управления, да что толку. Португальцы тупые, упрямые люди во всем, кроме одного. Их на кривой не объедешь. И. о. шефа полиции! – Если бы здесь стояла плевательница, он бы в нее плюнул. – Да, я ухожу, – сказал он, – и не надо говорить «посошок», Мадден. – Он рыгнул и сказал отцу «прошу прощения» за невоспитанность, а потом помрачнел. – Мной командует бывший моряк, – сказал он. – Можете представить, чтобы моряк стоял над «зеленым беретом»? Это все равно что положить бифштекс на огонь и прихлопнуть его сковородкой.

Мой отец решил, что это забавно. Возможно, он засмеялся, чтобы повысить всем тонус, но Ридженси был польщен.

– Об одном я жалею, Мадден, – сказал он, – что мы так и не потолковали чуток про наши философии. Хорошо было бы надраться.

– По-моему, тебе уже почти хорошо, – отозвался я.

– Какое там. Знаешь, сколько я могу выпить? Скажи ему, Дуги.

– Он говорит, что начал вторую пятую своей дозы, – сказал отец.

– И если подсыплешь мне в стакан снотворное, я тоже не свалюсь. Я сжигаю это дело скорее, чем оно успевает подействовать.

– Тебе много чего сжигать, – сказал я.

– Философия, – сказал он. – Поясню на примере. Ты думаешь, я тупой, необразованный сукин сын. Да, я такой и горжусь этим. Знаешь почему? Коп есть человеческое существо, рожденное в тупости и продвинутое в ней. Но он хочет стать умным. Знаешь почему? Так желает Бог. Всякий раз, когда болван становится чуть-чуть умнее, это сбивает с сатаны капельку апломба.

– Я всегда думал, – сказал я, – что люди идут в полицию, чтобы защититься от своих преступных наклонностей.

Мое замечание было чересчур опрометчивым. Я понял это, едва оно сорвалось с моих губ.

– Пошел ты, – сказал Ридженси.

– Эй… – начал я.

– Пошел ты. Я хочу поговорить о философии, а ты мне шпильки в жопу суешь.

– Это уже два, – предостерегающе сказал я.

Он собирался повторить то же самое, но сдержался. Однако отец мой сжал губы. Он был недоволен мной. Я начал понимать, в каком отношении его присутствие может оказаться помехой. Ридженси не станет финтить, как я. Наедине с Элвином мне было бы плевать, посылай он меня хоть всю ночь напролет.

– В чем сила подлой души? – спросил Ридженси.

– Скажи мне, – отозвался я.

– Ты веришь в карму?

– Верю, – сказал я. – Почти всегда.

– Я тоже, – сказал он. Он наклонился вперед и пожал мне руку. Мне показалось, что несколько секунд он боролся с соблазном раздавить мне пальцы, но потом сжалился и отпустил их. – Я тоже, – повторил он. – Это придумали азиаты, но какого черта, есть же во время войны перекрестное опыление, верно? Должно быть. Вся эта бойня. По крайней мере хоть добавили в колоду парочку лишних карт.

– И какая твоя логика?

– Логика у меня есть. – сказал он. – Крепкая, как таран. Если в войну зазря умирает столько людей, столько невинных американских ребят, – он поднял руку, пресекая возражения, – и столько невинных вьетнамцев, тогда вот тебе вопрос: чем возместить это? Что возмещает это в нашем мире?

– Карма, – сказал отец, опередив его. Кто-кто. а мой отец знал, как измотать пьяного!

– Правильно. Карма, – сказал он. – Видишь, я не обычный коп.

– А кто же ты? – спросил я. – Светская попрыгунья?

Моему отцу это пришлось по вкусу. Мы посмеялись втроем, Ридженси – меньше всех.

– Средний коп презирает уличную шушеру, – сказал он. – Я – нет. Я уважаю их.

– За что? – спросил отец.

– За то, что у них хватило пороху родиться. Подумайте над моим аргументом, ну-ка. Сила грязной, подлой души в том, что, несмотря на всю ее мерзость, она смогла возродиться в новой жизни. Ответьте на это!

– А как насчет возрожденных голубых? – спросил я.

Тут я его поймал. Его предрассудкам пришлось спасовать перед его логикой.