Норман Мейлер - Нагие и мёртвые

- Мне будет скучно без этого чертяки, - заявил Полак.

- А-а, брось ты, все это обычно, - пробормотал Ред. - Ребята появляются и исчезают... Пройдет время, и ты даже не вспомнишь, как кого звали.

Катер обогнул небольшой мыс, и теперь они увидели гору Анака.

Она казалась недосягаемой.

- Ребята, неужели мы взбирались на нее? - спросил Вайман.

Люди стояли у борта, указывая друг другу на скаты горы и споря, поднимались ли они на тот или другой хребет. Они прониклись неожиданной гордостью за самих себя.

- Да, здорова, проклятая!

- А мы ведь добрались почти до самой верхушки.

Они уже думали, как будут рассказывать об этом своим приятелям из других взводов.

- Мы просто-напросто сбились с пути в этой суматохе.

- Да, конечно.

И это тоже понравилось всем. (Заключительные забавные эпизоды, обычно венчающие рассказ.)

Крофт пристально смотрел на гору. Она казалась ему похожей на священного слона, который стоял высоко над джунглями и холмами, погруженный в свои мысли. Она была чистой и далекой и в солнечных лучах уходящего дня выглядела бархатисто-зеленой, с голубыми и коричневыми скалистыми скатами, не имеющими ничего общего с душными джунглями внизу. Его снова жгла прежняя мучительная страсть. К горлу подступил комок, и он не мог произнести ни слова, им опять овладело знакомое и в то же время необъяснимое состояние, которое всегда появлялось у него при виде этой горы. Покорить ее!

Он потерпел поражение, и это причиняло ему жгучую боль. Никогда у него больше не будет возможности подняться на эту гору.

Крофт все еще сомневался и несколько раз задавался вопросом, смог бы он подняться на нее. Вновь им овладело беспокойство и страх, как и тогда, когда он карабкался по скалистой лестнице.

Если бы он шел один, никто бы ему не мешал и не сдерживал его.

Но внезапно он понял, что не мог бы пойти один, без людей. Пустые голые холмы лишили бы мужества любого человека.

Через несколько часов они вернутся назад. В темноте будут устанавливать свои палатки и, возможно, получат по кружке горячего кофе. А завтра снова начнется бесконечная скучная рутина трудных и бедных событиями дней. Разведка казалась уже чем-то далеким и нереальным, но таким же нереальным был для них сейчас и бивачный лагерь. В армии все было нереальным.

Крофт по-прежнему смотрел на гору. Он лишился ее, лишился возможности сделать какое-то мучительное открытие в самом себе.

И не только в себе.

В жизни вообще. Во всем.

ПРИГЛУШЕННЫЙ ХОР.

Что мы будет делать, когда вернемся домой? (Иногда об этом говорят вслух, но большей частью думают про себя.)

Ред. Буду заниматься теми же проклятыми делами, что и прежде. А что же еще делать?

Браун. Когда мы прибудем в Сан-Франциско, я получу все свое жалованье и устрою такую попойку, какой этот город еще не видывал. Потом перехвачу какую-нибудь проститутку и целых две недели не буду делать ничего, только спать с ней и пить. Потом, не торопясь, отправлюсь к себе домой в Канзас. Буду останавливаться по пути, когда мне этого чертовски захочется, чтобы как следует кутнуть. А потом загляну к своей жене. Я не скажу ей заранее, что еду; я ей устрою маленький сюрприз. Прихвачу с собой свидетелей и, клянусь, вышвырну ее из дома. На виду у всех. У нас тут такое... Застряли здесь бог знает насколько, и никто не знает, когда получит эту маленькую хреновину в лоб. Только ждешь и исходишь потом. И узнаешь о себе такие вещи, которые, ей богу, не стоят того, чтобы их узнавать.

Галлахер. Все, что я знаю, - это то, что есть проклятый счет, который должен быть оплачен. Он должен быть оплачен. И кто-то должен будет платить по нему, кто-то будет вбивать кое-что в головы поганых гражданских крыс.

Голъдстейн. О, я прямо-таки вижу, как возвращаюсь домой. Это будет ранним утром, я возьму такси у вокзала Гранд-Сентрал и проеду на нем весь путь до нашего дома в Флэтбуше. Потом поднимусь по лестнице и позвоню. Натали будет гадать, кто это, потом подойдет к двери и спросит... О, я не знаю, что будет дальше. Будет так много времени...

Мартинес. Поеду в Сан-Антонио. Может, навещу свою родню. Поброжу по городу. Очень хороши девчонки-мексиканки в Сан-Антонио. У меня будет много пачек денег. И медалей. Буду ходить в церковь - ведь я убил слишком много проклятых япошек. Не знаю, может, останусь в армии. Хорошего в ней мало, но зато большое жалованье.

Минетта. Я буду подходить к каждому проклятому офицеру в форме и говорить ему: "Паразит". Каждому, и прямо на Бродвее. Хочу, чтобы все знали, что собой представляет эта проклятая армия.