— Да, вместо этого вы кричали, — наконец-то вымолвил Раджан.
— Я имею в виду чувства. Страхи, переживания — все это держалось при себе. Иное дело — скандалы и ссоры: в этом ваша мама знала толк. Разве когда-нибудь у нее были серьезные причины для обиды? Нет. Она всегда кипятилась по пустякам. О многих важных проблемах мы с Сарной ни разу не поговорили. Вы не поверите, мне и самому это кажется теперь странным. Мы никогда не обсуждали смерть нашего ребенка. Ни словом не обмолвились про это. И все же нельзя сказать, что мы не были близки. Мы любили друг друга. Иначе. По-другому…
— Да. — Раджан вынул руки из карманов и громко хлопнул в ладоши. — Вы лгали.
— Раджан! — одернула его Пьяри.
— По твоим словам, папа, все выходит очень благородно. А мне кажется, что ты просто струсил. Не захотел мириться с фактами и сбежал в Лондон, когда стало невмоготу, вместо того чтобы разорвать брак, построенный на обмане.
— Имей уважение к родителям! — Карам повысил голос. — Думаешь, твой современный подход лучше? Мне стоило развестись с вашей матерью? Выкинуть ее на улицу, чтобы вы росли в распавшейся семье?
Для Раджана она и так распалась, хотя никто не смел это обсуждать.
— Я признаю, что действительно испугался. — Карам не отрывал глаз от пятнышка на ковре, словно это помогало ему держать себя в руках: так танцор сосредотачивается на одной точке, чтобы не потерять равновесие. — В душе я всегда стремился поступить правильно. Думаете, мне не хотелось высказать правду? Бесчисленное множество раз я еле сдерживался, чтобы не прокричать ее в лицо Сарне. Время тоже было не на моей стороне. Я сам выбрал жену. Биджи считала это моей ошибкой. Приняв решение молчать, я невольно стал соучастником преступления. Теперь, что бы я ни сказал, это обернулось бы и против меня. — Он поглядел на Пьяри, потом на Раджана. — Разве я мог просто взять и порвать в клочья всю свою жизнь? Что подумали бы люди?
— Люди, люди! — не выдержал Раджан. — Да какая разница, что они подумали бы?
— Мы не такие независимые, как ты. Нет! — Карам погрозил пальцем. — У нас еще осталась толика уважения к семье и друзьям. Жаль, что ты не научился следить за своими словами.
В миллионный раз Карам упрекнул себя за то, что когда-то разрешил постричь мальчишку.
— А мне, папа, жаль другого. Я всю жизнь восхищался твоим терпением и сдержанностью, а теперь узнал, что это фарс. Какой же я дурак! Все, что было между нами, оказалось спектаклем. — Его голос дрогнул.
— Радж, не надо… — сказала Пьяри.
— Получается, ты был не тем, кем мы тебя считали. И это самое ужасное. С мамой все было ясно, мы знали о ее тайнах, но я думал, что ты — это… ты. Все эти годы мы защищали тебя: прикусывали языки, молчали в ответ на мамины бредни и позволяли Найне страдать, потому что думали: «Главное, чтобы папа не узнал. Бедному папе будет очень плохо».
Раджану теперь казалось, что они напрасно несли свое бремя. Каждый из них пожертвовал собой ради несуществующей цели.
— Все эти годы?! О чем это ты? — Брови Карама сошлись в недоумении.
— Да, десятки лет, которые теперь кажутся мне вечностью обмана! С тех пор как приехала Найна. С того дня мы все знали — и пытались тебя защитить.
У Карама задрожали губы. Пьяри бросила на Раджана сердитый взгляд. Тот был слишком зол, чтобы увидеть перемены в папином лице.
— Все знают. — Раджан с трудом взял себя в руки.
— Все? — переспросил Карам.
Сын поглядел отцу в глаза:
— Да, папа, все. Семья мамы, твои братья, друзья, прихожане гурудвары. Все сикхское сообщество.
Карам скривился.
— Нет, не все. Только те, у кого есть знакомые или родные в Восточной Африке. Да и они наверняка давно позабыли об этом. — Пьяри попыталась смягчить удар.
Карам задрожал и схватился за подлокотники.
— Мои братья? Нет…
Раджан наконец увидел, как глубоко потрясен отец, и промолчал.
Карам раскрыл рот, обдумывая кошмарный факт: все знали. Он сжал в кулаке воротник рубашки, стянув ткань на груди.
— Какой же я болван. — Он опустил глаза. — Как это просто — думать, будто никто ничего не заподозрил! Я заблуждался не меньше вашей матери, только иначе. Весь мир смеялся у меня за спиной…
— Нет, питхаджи! — воскликнула Пьяри.
Умид заерзала в колыбельке, и Оскар, который, скрестив пальцы, сидел в кресле точно статуя, ожил. Он взял дочь на руки.
— Мы должны отдать Найне последний долг, — сказал Раджан.
— Как же Сарна? — Карам отпустил рубашку, оставив на груди цветок складок. Потом выпрямился и положил руки на колени.
Читать дальше