Жан-Доминик Боби - Скафандр и бабочка

Мне нравится аранжировка этого куска, когда звучание всего оркестра нарастает, вплоть до взрыва финальной ноты. Как будто пианино падает с шестидесятого этажа. А вот и Леваллуа. «БМВ» останавливается перед зданием журнала. Я назначаю встречу водителю на 15 часов.

На моем письменном столе лишь одно сообщение, но зато какое! Я должен срочно позвонить Симоне В. — бывшему министру здравоохранения, в прошлом самой популярной женщине во Франции и пожизненной обладательнице последней ступени воображаемого пантеона журнала. Подобные телефонные звонки никогда не бывают случайными, и я прежде всего спрашиваю, что такого мы могли сказать или сделать, чтобы вызвать отклик этой почти божественной персоны. «Думаю, она не очень довольна своей фотографией в последнем номере», — осторожно предполагает моя помощница. Я беру названный номер журнала и вижу фотографию, которая скорее высмеивает нашего идола, нежели подчеркивает его достоинства. В этом и кроется одна из загадок нашей профессии: над сюжетом работают несколько недель, он проходит через самые опытные руки, и никто не замечает промаха, очевидного даже для начинающего журналиста с двухнедельным стажем. Я выдерживаю самую настоящую телефонную бурю. Она уверена, что журнал не один год строит козни против нее, и мне с огромным трудом удается убедить ее, что, напротив, у нас перед ней просто преклоняются. Обычно такие объяснения выпадают на долю Анны-Марии, заведующей редакцией, которая со всеми знаменитостями проявляет терпение кружевницы, в то время как я с точки зрения дипломатии скорee близок капитану Хэддоку [30] Капитан Хэддок — часто ругающийся и любящий выпить персонаж популярных комиксов «Приключения Тинтина» бельгийского художника Эрже. — Примеч. ред. , чем Генри Киссинджеру [31] Генри Альфред Киссинджер (род. 1923) — американский государственный деятель, дипломат и эксперт в области международных отношений. — Примеч. ред. . Когда через три четверти часа мы заканчиваем разговор, я чувствую себя выпотрошенным.

Ни за что на свете дамы и господа главные редакторы объединения не пропустили бы один из тех обедов, которые Жеронимо, получивший от своих сторонников прозвище Людовик XI, а также аятолла, организует, «чтобы подвести итог», хотя считается хорошим тоном находить эти обеды «немного нудными». Именно там, на последнем этаже, в самом просторном из столовых залов, предназначенных для высшего руководства, главный шеф выдает по каплям знаки, позволяющие вычислить степень его уважения к подчиненным. Кроме похвалы, подкрепленной бархатными интонациями голоса, и сухого, обидного замечания у него в запасе целый арсенал гримас и почесываний бороды — с течением лет мы научились расшифровывать эти знаки. Из того, что было на этом обеде, я почти ничего не помню, разве только то, что я пил воду — последняя милость осужденному. Думается, подавали говядину. Возможно, мы заразились коровьим бешенством, о котором в ту пору еще не было разговоров. Но так как инкубационный период длится пятнадцать лет, у нас есть время подождать. Единственной объявленной на тот момент смертью была кончина Миттерана, толки о которой держали Париж в напряжении. Переживет ли он уик-энд? На самом деле ему оставалось жить еще целый месяц. Главная неприятность этих обедов в том, что они длятся бесконечно.

Когда я встречаюсь со своим водителем, на стеклянные фасады уже ложится сумрак. Чтобы выиграть время, я заглянул в свой кабинет украдкой, ни с кем не попрощавшись. Пятый час.

— Мы наверняка попадем в пробку.

— Сожалею…

Я за вас беспокоюсь..

На какое-то мгновение у меня появилось желание все послать к черту: отменить театр, перенести встречу с Теофилем, забиться в свой угол с баночкой творога и кроссвордом. Но я решаю сопротивляться чувству уныния, которое подступает к горлу.

Не стоит выезжать на автостраду.

— Как хотите…

Несмотря на всю свою мощь, «БМВ» застревает в сутолоке на мосту Сюрен. Мы минуем ипподром Сен-Клу, затем госпиталь Раймона Пуанкаре в Гарше. Каждый раз, проезжая там, я не могу не вспомнить злополучный случай из детства. Во время учебы в лицее Кондорсё преподаватель гимнастики возил нас на стадион дела Марш в Вокрессоне для занятий на свежем воздухе, которые я больше всего ненавидел. Однажды наш автобус со всего размаху наехал на мужчину, который выбежал из госпиталя, не глядя по сторонам. Послышался странный звук, заскрежетали тормоза, и человек умер на месте, оставив кровавый след на стекле автобуса. Это было зимой, ближе к вечеру, как сегодня. Пока составляли необходимые протоколы, стемнело. В Париж нас доставил другой шофер. В автобусе мы дрожащими голосами пели «Penny Lane». Опять «Битлз». Какие песни будет вспоминать Теофиль, когда ему стукнет сорок четыре года?