В общем, если вы хотите представить нас с Элли, едва ли это будет картинка, где мы совокупляемся в кладовке или в Ричмонд-парке под пристальным взором оленя. Нет, это куда более скромный образ: поздно ночью, одни во всем доме, мы играем в нарды. Помню, Эл всегда выигрывала. Потому что часто играла обнаженной.
Разумеется, ничто не вечно. Мы жгли топливо любви на всю катушку. Помню, как-то раз мы провели вместе почти целых три месяца, расставшись в общей сложности всего на шесть часов. Эта одержимость вкупе с обоюдной склонностью к экзотике означала: если мы хотим мчаться вперед, испытывать новые головокружительные и необычные ощущения, придется постоянно завышать любовную планку. Дело дошло до более чем странных занятий: например, однажды я связал голую Элли и выгнал в таком виде в сад (мы тогда жили в Хэмпстеде), забавы ради. Она не возразила, хотя потом призналась, что ей было очень страшно. Еще мы пускали друг другу кровь.
И вот все закончилось. Резко, внезапно. Мы не медленно и меланхолично выплыли из любви, а взорвали ее ко всем чертям. Начали драться. Просто так, ни с того ни с сего. Однажды Эл пыталась вытолкать меня из машины — на полном ходу. В другой раз я швырнул в нее рождественскую елку. Откуда что взялось? Мы цапались почти как брат с сестрой. Стали настолько близки, что могли причинить друг другу боль. И скоро дело приняло серьезный оборот. Возможно, это была только игра, очередная приправа к нашим отношениям — но очень уж острая. А иногда я думаю, что в любовь встроен особый механизм, который восемнадцать месяцев спустя ломается. И его нужно заменить, как какой-нибудь мобильник.
Я отдаю себе отчет, что мы с Эл позволили сексу затмить все остальное: смех и нарды, шутливые бои и долгие прогулки. Мы забыли, как это делать. И просто трахались. А когда не трахались, то молча лежали в кровати и смотрели друг на друга, словно незнакомые. Рядом на полу валялась сломанная елка.
Думаете, это безумие? Не исключено. Любовь страстная и мучительная, как наша с Элли, всегда похожа на сумасбродство. Именно эта одержимость порой заставляет меня усомниться в эволюции. Такая страсть избыточна — ее слишком много, от нее слишком хорошо и в то же время слишком плохо. Бессонные ночи лишают сил. Как говорил Байрон, нельзя все время безнадежно любить, «иначе когда бриться?».
В общем, мы расстались. Без слез, но с грохотом. После очередного безумного секса я уехал. Просто взял и уехал.
На самом деле все было не так просто. Почти две недели у меня со спины не сходили шрамы от ее царапин. А когда они зажили, засвербели душевные раны. Всерьез и надолго. Мое покалеченное сердце как никогда разрывалось от любви к Элли. И как никогда — от ненависти. Я ненавидел ее за то, что она причиняет мне такую боль, за то, что я смертельно скучаю по ее волосам, бедрам и нашим голым нардам. Долгие месяцы я мастурбировал по три раза на дню, воображая Элли. Все остальное время я просто бродил по улицам, где мы жили, и искал взглядом женщин, похожих на нее. Меня бросало в дрожь, когда я различал вдали знакомый силуэт. Но каким-то чудом я так и не встретил Элеонор. Или она мне не встретилась — кто знает. За много лет мы ни разу не видели друг друга, хотя жили в одном районе. Должно быть, Господь уберег, спас от безумия и любви, которая в конце концов свела бы нас в могилу.
Мне понадобились два года, чтобы пережить расставание с Элли. В каком-то смысле я так его и не пережил. Вторая любовь самая сильная и глубокая, как сказал Пушкин. И все-таки я очень рад, что она выпала на мою долю, и даже готов испытать ее вновь.
Итак. О чем это я? Ах да, о Джун. Одержима ли она? Конечно нет. Не стоит льстить самому себе, ведь мы вместе только пару недель и даже не занимались сексом. С другой стороны, в какой-то степени китаянка все же сошла с ума.
Потому что она околачивается возле моих мусорных ящиков. Однажды утром я проснулся, отдернул шторы и увидел ее там — рядом с мусором. Джун смотрела на мои окна. Может, она устроилась на работу в компанию по вывозу мусора, но что-то я в этом сомневаюсь. Закрыв шторы, я сел за работу и попытался о ней забыть. Надеясь, что скоро она уйдет.
Через неделю все повторилось. Мусорщица. На этот раз она прикладывает к уху мобильник. Через минуту звонит мой. Я почти взбешен, и в то же время мне жаль Джун. Надо срочно что-то предпринять.
Поэтому я собираюсь с духом и иду вниз, туда, где стоят мусорные ящики и Джун в аккуратном пиджачке. Она до боли рада меня видеть, как будто ничего не случилось. Однако со мной это не пройдет. Убрав с дороги ящик, я говорю:
Читать дальше