Джек Керуак - Бродяги Дхармы

— А-а, так ты имеешь в виду «ночного призрака»?

— Это ты так «зиппер» называешь?

— Ты, наверно, работал на этой дороге, да?

— Ага, тормозным кондуктором на Южно-Тихоокеанской.

— Ну а мы, бродяги, зовем его «ночным призраком», потому что как садишься в Л. А., так никто тебя не видит аж до самого Сан-Франциско поутру — так быстро он летает.

— Восемьдесят миль в час по прямой, папаша.

— Правильно, да только такая холодрыга ночью, когда несешься по берегу севернее Гавиоти и вокруг Сёрфа…

— Да, Сёрф, правильно, а потом — горы южнее Маргариты…

— Маргариты, правильно, а я ездил этим «ночным призраком» больше раз, чем можно сосчитать, наверно.

— А ты сколько лет ужа дома не был?

— Лет больше, чем сосчитать можно, наверно. Сам-то я из Огайо, вот откуда…

Но вот поезд пошел, ветер похолодал, полез туман, и следующих полтора часа мы делали все, что было в наших силах и возможностях, чтобы не околеть да притом не слишком стучать зубами. Я съеживался и, чтобы избежать холода, медитировал на тепло, на настоящее тепло Бога; потом подскакивал, обхлопывал всего себя руками, топал и пел. У бродяжки же было больше терпения, и он, в основном, просто лежал, жуя свою горькую жвачку, погрузившиеь куда-то в одинокие думы. Зубами я выбивал дроби, губы у меня посинели. К темноте мы с облегчением заметили, как проступают горы Санта-Барбары: скоро остановимся и согреемся в теплой звездной ночи рядом с путями.

На разъезде, где мы оба спрыгнули, я попрощался с маленьким бродягой Святой Терезы и пошел ночевать на песок, завернувшись в одеяла, — ушел далеко по пляжу, к подножию утеса, чтобы легавые не увидали и не прогнали. На свежесрезанных и заточенных палочках над углями большого костра я поджарил себе «горячих собак», разогрел банку бобов и банку макаронов с сыром, выкопав там ямки, выпил свое новоприобретенное вино и возликовал посреди одной из самых приятных ночей в своей жизни. Побродил по воде и слегка окунулся, постоял, глядя в сверкающее великолепие ночного неба, в десятичудесную вселенную Авалокитешвары с ее тьмой и алмазами.

— Ну, Рэй, — сказал я себе, возрадовавшись, — ехать осталось несколько миль. Ты снова это сделал. — Я был счастлив. В одних плавках, босиком, с распущенными волосами, в красной тьме костра я пел, потягивал вино, плевался, прыгал, бегал — вот как надо жить. Совсем один, свободный, в мягких песках этого пляжа рядом со вздохом моря, и фаллопиевы теплые звезды-девственницы подмигивают, отражаясь в водах жидкого брюха внешнего потока. И если твои консервные банки разогрелись докрасна — так, что невозможно взяться рукой, — возьми просто старые добрые железнодорожные рукавицы, и всего делов-то. Я дал еде немного остыть, чтобы еще чуть-чуть протащиться по вину и собственным мыслям. Я сидел по-турецки в песке и созерцал свою жизнь. Ну вот — и что изменилось? Что будет со мною дальше? Потом вино подействовало на мои вкусовые пупырышки, и вскоре пришлось наброситься на сосиски, скусывая их прямо с острия палочки — хрум-хрум, — и зарываться в обе вкуснющие банки старой походной ложкой, выуживая оттуда роскошные куски горячих бобов со свининой или макаронов в шкворчащем остром соусе и, может быть, чуток песка для приправы. — А сколько же у нас тут песчинок на пляже? — думал я себе. — Ну-у, песчинок столько, сколько звезд в этом небе! — (хрум-хрум) а если так, то: — А сколько же людей здесь было, сколько, на самом деле, вообще живых существ было здесь, начиная с до того, как началась меньшая часть безначального времени? Ой-ё-ёй, я так полагаю, что надо сосчитать количество песчинок на этом пляже, и еще на каждой звезде в небесах, в каждом из десяти тысяч великих хиликосмов, и это будет количество песчинок, не исчислимое ни «Ай-Би-Эмом», ни «Берроузом» [1] Счетная машина Берроуза была запатентована изобретателем из Сент-Луиса Уильямом Сьюардом Берроузом-старшим, дедом соратника Джека Керуака по литературе У. С. Берроуза-мл., когда ему был 31 год. Она стала первой удачной моделью кнопочной счетной машины и хотя в коммерческом отношении была непрактична, Берроуз-ст. с тремя своими партнерами организовал «Американскую Компанию Арифмометров», продал ее акций на 100 тысяч долларов, разработал улучшенную модель, и, хотя новая модель по-прежнему была тяжела в повседневном обращении, умудрился отыскать новые источники капиталовложений и в 1891 году изготовил следующую модель, которая уже умела распечатывать каждую введенную в нее строку цифр вместе с окончательным результатом арифметической операции. В 1893 году он получил патент на первую практическую модель, «Американский Арифмометр», начал массовое их производство и в 1905 году переехал в Детройт, где его компания впоследствии стала «Корпорацией Берроуза». Капитал, заработанный таким образом, позволил безбедно существовать непутевому отпрыску Берроузу-младшему большую часть жизни. — Здесь и далее примечания переводчика. , ну елки-палки, да я и не знаю, в самом деле… — глоток вина — …Я, в самом деле, не знаю, но, должно быть, надцать триллионов секстильонов, помноженное на черт-те сколько раз, которые эта славная Святая Тереза вместе с этим четким старичком вот в эту самую минуту вываливают тебе на голову с лилиями впридачу.