Кристофер Ишервуд - Труды и дни мистера Норриса

— А это еще зачем? — спросил я.

— Ах, это? — торопливо переспросил Артур; вид у него был более чем сконфуженный. — Это просто номер по каталогу, видите ли, я купил его на распродаже. И, надо же, так и забыл отклеить… Анни, любовь моя, как ты считаешь, вы не могли бы с Отто переправить все это на кухню и поставить в раковину? Не хочу оставлять Герману слишком много работы на утро. Он будет дуться на меня весь день.

— Так зачем там эта бирка? — мягко, но настойчиво повторил я, когда они оба вышли. — Если серьезно.

Артур печально покачал головой:

— Ах, дорогой мой Уильям, ничто не укроется от вашего взгляда. Вот и еще одна из наших маленьких домашних тайн стала достоянием гласности.

— Боюсь, что в моем случае острота зрения компенсируется недостатком догадливости. Какая еще тайна?

— Как хорошо, что ваша юная жизнь еще ни разу не была омрачена такого рода омерзительными переживаниями. Должен с сожалением признаться, что в вашем возрасте я уже успел свести знакомство с джентльменом, чья собственноручная подпись красуется на каждом предмете обстановки во всей этой квартире.

— Бог ты мой, так речь о судебном приставе?

— Я предпочитаю слово Gerichtsvollzieher. [18] Судебный исполнитель (нем.). Звучит много лучше.

— Но Артур, — и когда он сюда явится?

— Как ни жаль, он является сюда едва ли не каждое утро. А иногда еще и после обеда. Правда, он крайне редко застает меня дома. Я предпочитаю, чтобы с ним общался Шмидт. Я видел его пару раз, и он произвел на меня впечатление человека малокультурного, если не сказать — и вовсе лишенного какой бы то ни было человеческой культуры. Не думаю, чтобы у нас с ним нашлось что-то общее.

— Но ведь он может попросту вывезти всю вашу мебель, причем довольно скоро.

Мое беспокойство, кажется, доставило Артуру некое изысканное удовольствие. Он с преувеличенным безразличием затянулся сигареткой:

— Да, кажется, речь шла о следующем понедельнике.

— Жуть какая! Неужели ничего нельзя сделать?

— Ну конечно же, что-нибудь сделать можно. Что-нибудь мы непременно сделаем. Мне придется нанести очередной визит моему шотландскому другу, мистеру Исааксу. Мистер Исаакс уверяет меня, что происходит из старинного шотландского рода, из инвернесских Исааксов. В первый раз, когда я имел счастье познакомиться с ним, он едва не заключил меня в объятья: «Ах, дорогой мой мистер Норрис, — сказал он, — мы же с вами земляки».

— Но Артур, если вы пойдете к ростовщику, вы только усугубите свое положение. И давно это тянется? Мне всегда казалось, что вы человек довольно состоятельный.

Артур рассмеялся:

— Будем надеяться, что мои богатства лежат хотя бы в области духа… Дорогой мой мальчик, пожалуйста, не берите в голову. Я прожил своим умом вот уже тридцать лет и собираюсь продолжать в том же духе до тех пор, пока меня не призовут туда, где меня встретит — боюсь, не слишком ласково — компания моих весьма респектабельных пращуров.

Прежде чем я успел задать очередной вопрос, из кухни вернулись Анни и Отто. Артур сердечнейшим образом их поприветствовал, и вскоре Анни уже сидела у него на коленях, шлепками и укусами пресекая довольно робкие авансы с его стороны, тогда как Отто, сняв пиджак и закатав рукава, с головой ушел в починку граммофона. В этой идиллической картине из семейной жизни я почувствовал себя лишним и вскоре откланялся.

Отто, с ключом от парадной двери, спустился меня проводить. На прощание он с убийственно серьезным видом поднял сжатый кулак:

— Рот-Фронт.

— Рот-Фронт, — ответил я.

Как-то утром, вскоре после описанных выше событий, ко мне в комнату, шаркая тапочками, вошла фройляйн Шрёдер — в страшной спешке, — чтобы сообщить мне, что по телефону со мной очень хочет поговорить Артур:

— Наверное, что-нибудь очень серьезное. Герр Норрис со мной сегодня даже не поздоровался, — последнее обстоятельство явно произвело на нее впечатление и, похоже, всерьез ее задело.

— Алло, Артур? Что стряслось?

— Мальчик мой, ради бога, только не задавайте мне сейчас никаких вопросов, — тон у него был нервически-раздражительный, и говорил он так быстро, что я едва успевал улавливать смысл сказанного. — Я этого просто не вынесу. Скажите мне одну только вещь: вы можете приехать ко мне прямо сейчас?

— Ну… видите ли, ко мне должен в десять прийти ученик.

— Вы можете отменить занятие?

— Это действительно настолько важно?