Кристофер Ишервуд - Фиалка Пратера

— Дороти, позвольте представить мистера Ишервуда. Дороти — мой секретарь, она прелестнейший из даров, которыми удостоил меня наш милейший Чатсворт. Дитя мое, вглядитесь, этому юноше выпало быть нашим Вергилием [17] В «Божественной комедии» Вергилий, ведущий Данте через Ад и Чистилище к Земному Раю, — символ разума, направляющего людей к земному счастью. в этой Брита…жественной комедии.

Улыбка Дороти выдавала в ней секретаршу нового поколения — чуть недоуменная, но выражающая решимость ко всему, что уготовят ей чокнутые работодатели.

— И, пожалуйста, убавьте огонь, — взмолился Бергманн. — Тут совершенно нечем дышать.

Дороти послушно опустилась на колени и разворошила дрова в камине.

— Я вам сейчас нужна? — деловито поинтересовалась она. — А то я хотела разобрать письма.

— Вы мне всегда нужны, детка. Без вас мы как без воздуха. Вы наша Беатриче. [18] Беатриче, умершая возлюбленная Данте, ведет его по Раю. В «Божественной комедии» она — символ небесной мудрости и откровения. Но сначала мы должны получше узнать господина Вергилия. Вернее, это ему необходимо узнать меня получше. Потому как, вы же понимаете, — продолжил Бергманн, когда Дороти вышла из комнаты, — я-то уж знаю о вас все.

— В самом деле?

— Конечно. Все, что действительно важно. Погодите. Я вам сейчас кое-что покажу.

Он поднял палец, призывая меня к терпению, и начал рыться в ворохе одежды и смятых газет. Поиск становился все лихорадочней, я буквально сгорал от любопытства. Он то и дело выуживал очередное нечто, при этом явно не то, которое искал, с мгновенье разглядывал, будто дохлую вонючую крысу, и швырял обратно, презрительно фыркая или восклицая: «Гадость какая! Scheußlich! » [19] Здесь: кошмар! (нем.) или: «Слов нет, какой бред! Полный бред!» При раскопках обнаружилась толстая черная тетрадь, зеркальце для бритья, флакон тоника для волос и пояс для подтяжки живота. Наконец под кучей рубашек нашелся том «Mein Kampf», к которому он демонстративно приложился губами перед тем, как бросить в мусорную корзину.

— Обожаю, — Бергманн состроил зверскую гримасу.

Поиски перешли в спальню. Оттуда донесся топот, глухое ворчание и пыхтение. Я стоял возле камина, разглядывая над камином фотографии статной смеющейся блондинки и худенькой темноволосой девочки с немного испуганным лицом. Бергманн добрался до ванной комнаты. В коридор вылетели два влажных полотенца. Наконец раздался торжествующий вопль.

— Есть! — Хозяин квартиры ворвался в гостиную, размахивая над головой какой-то книжкой. Ею оказался мой роман «Мемориал».

— Вот она! Нашел! Видите? Я читал ее ночью. А потом утром в ванной.

Я был тронут и польщен до глубины души.

— И что? — пробормотал я, стараясь сохранить невозмутимый вид. — Вам понравилось?

— Это грандиозно!

— Она должна была быть лучше. К сожалению, я…

— Вы ничего не понимаете, — свирепо перебил меня Бергманн. Он зашелестел страницами. — Вот эта сцена, где он пытается покончить с собой… Это же гениально. — Он значительно сдвинул брови, давая понять, что возражать бесполезно. — Это просто гениально.

Я залился краской и неловко рассмеялся. Бергманн наблюдал за мной с улыбкой, он был похож на папашу, чье чадо похвалила строгая учительница. Потом покровительственно похлопал меня по плечу.

— Извольте убедиться, раз мне не верите. Я вам сейчас кое-что покажу. Вот это я написал сегодня утром, после того как прочитал книжку. — Он начал рыться в карманах. Их было всего семь, поэтому поиск не занял много времени. Бергманн извлек на свет какую-то скомканную бумажку.

— Это первое стихотворение, которое я написал по-английски. «Английскому поэту».

Я начал читать:

— Вот это да! — восхитился я. — Здорово!

— Вам правда понравилось? — Бергманн расцвел от удовольствия. — Но тут надо исправить ошибки.

— Ни в коем случае. Мне нравится это в том виде, в котором есть сейчас.

— Да, у меня есть чувство языка, — с кротким удовлетворением сообщил Бергманн. — Я еще много стихов напишу на вашем языке.