Василий Аксенов - Затоваренная бочкотара

— Шкуры! Позорники! Да я вас сейчас понесу одной левой! Оба вскочили — в руках финки.

— Ко мне! На помощь! Володя! Глеб Иванович! Дедушка Моченкин!

Была тишина. Нейтральная почва, покачиваясь, неслась в океане народных слез.

— Каждому своя Халигалия, а мне моя! — завизжал викарий и рубанул финкой по карте.

— А мне моя! — взревел Сиракузерс и тоже махнул ножом.

— А где же моя?! — закричал Вадим Афанасьевич.

— А ваша, вон она, извольте полюбоваться.

Я посмотрел и увидел свою дорогую, плывущую по тихой лазурной воде. Мягко отсвечивали на солнце ее коричневые щечки. Она плыла, тихонько поскрипывая, напевая что-то неясное и нежное, накрытая моим шотландским пледом, ватником Володи, носовым платком старика Моченкина.

— Это действительно моя Халигалия! — прошептал я. — Другой мне и не надо!

Бросаюсь, плыву. Не оглядываюсь вижу: Сиракузерс с викарием хлещут «Горный дубняк». Подплываю к своей любимой, целую в щеки, беру на буксир.

Плывем долю, тихо поем.

Наконец, видим: идет навстречу Хороший Человек, квалифицированный бондарь с новыми обручами.

И вот увидел он свою Характеристику. Шла она посередь поля, вопила низким голосом:

— …в-труде-прилежен-в-бытy-морален…

А мы с Фефёловым Андроном Лукичом приятельски гуляем, щупаем колосья.

— Ты мне, брат Иван Александрович, представь свою Характеристику, — мигает правым глазом Андрон Лукич, — а я тебе за это узюму выпишу шашнадцать кило.

— А вот она, моя Характеристика, Андрон Лукич, извольте познакомиться.

Фефёлов строгим глазом смотри! на подходящую, а я весь дрожу — ой, не пондравится!

— Это вот и есть твоя Характеристика?

— Она и есть, Андрон Лукич. Не обессудьте.

— Нда-а…

Хоть бы губы подмазала, проклятущая, уж не говорю про перманенту. Идет, подолом метет, душу раздирает:

— …политически-грамотен-с-казенным-имуществом-щщапетилен…

— Нда, Иван Александрович, признаться, я разочарован. Я думал, твоя Характерисшка — девка молодая, ядреная, а эта — как буряк прошлогодний…

— Ой, привередничаете, Андрон Лукич! Ой, недооцениваете…

Говорю это я басом, а сам дрожу ажник, как фитюля одинокая. Узюму хочется.

— Ну да ладно, — смирился Андрон Лукич, — какая-никакая, а все ж таки баба.

Присел, набычился, рявкнул, да как побежит всем тело на мою Характеристику.

— Ай-я-яй! — закричала Характеристика и наутек, дурь лупоглазая.

Бежит к реке, а за ей Андрон Лукич частит ногами, гудит паровозом — люблю-ю-у-у! Ну и я побег -перехвачу глупую бабу!

— Her!-кричит Характеристика. — Никогда этого не будет! Уж лучше в воду!

И бух с обрыва в речку! Вынырнула, выпучила зенки, взвыла:

— …с-товарищами-по-работе-принципиален!!!

И камнем ко дну.

Стоит Фефёлов Андреи Лукич отвлеченный, перетирает в руке колосик:

— Пшеница ноне удалась, Иван Александрович, а вот с узюмом перебой.

И пошел он от мене гордый и грустный, и, конечно, по-человечески его можно понять, но мне от этого не легче.

И первый раз в жизни горючими слезами заплакал бывший инспектор Мочёнкин: и кого-то мне стало жалко — то ли себя, то ли узюм, то ли Характеристику.

Куды ж теперь мне деваться, на что надеяться?

Сколько сидел, не знаю… Про rep глаза — на той стороне стоит в росной траве Хороший Человек, молодая, ядреная Характеристика.

Ой ли, тетеньки, гуссли фильдеперсовые! Ой ли, батеньки, лук репчатый, морква сахарная… Ути, люти, цып-цып-цып…

Ой, схватил мене за подол игрец молоденькай, пузатенькай. Ой, за косу ухватил, косу девичью.

— Пусти мине, игрец, на Муравьиную гору!

— Не пущщу!

— Пусти мине, игрец, во Стрекозий лес!

— Не пущщу!

— Да куды ж ты мине тянешь, в какое игралище окаянное?

— Ох, бабушка-красавочка, лаборант внештатный, совсем вы без понятия! Закручу тебя, бабулька, булька, яйки, млеко, бугер-бротер, танцем-шмандем огневым, заграмоничным! Будешь пышка молодой, дорогой гроссмуттер! Вуаля!

Заиграл игрец, взбил копытами модельными, телесами задрожал сочными, тычет пальцем костяным мне по темечку, щакотит — жизни хочет лишить — ай-тю-тю!

— Окстись, окстись, проклятущий!

Не окщаегся. Кружит мине по ботве картофельной танцами ненашенскнми.

Ой, в лесу мурава пахучая, ох, дурманная… Да куды ж ты мине, куды ж ты мине, куды ж ты мине… бубулички…

Гляжу, у костра засел мой игрец брюнетистый, глаз охальный, пузик красненькай.