Дорис Лессинг - Браки между Зонами Три, Четыре и Пять

— Понятно, госпожа.

— Мне бы хотелось, чтобы ты обращалась ко мне по имени.

— Его трудно запомнить. — Тон Дабиб был извиняющимся, буквально мольба.

— У нас есть всякие песни, вот, например, давеча мы слушали песни в исполнении детей, и вдруг поняли, что частично их подзабыли. Иной раз в текст вносят изменения, — ну, что-то в этом роде. Может быть, у вас тоже так бывает?

— Вполне возможно.

— Как раз я слышала здесь одну песню, в прошлый приезд. Мотив был примерно такой… — И Эл-Ит выстукала пальцами на крышке стола ритм.

Дабиб уловила мотив и кивнула.

— Это случайно не женская песня?

— Ее все поют, госпожа.

— Может быть, на этот мотив в разные времена сочиняли разный текст? — небрежно предположила Эл-Ит.

— Да, по-моему, иногда у нас такое бывало, — подтвердила Дабиб.

И все это время Бен Ата был бдителен, как никогда в жизни.

Он прекрасно отдавал себе отчет, что эта встреча двух женщин проходит на том уровне взаимопонимания, который ему на данный момент не доступен. Он был намерен понять. Но самым сильным его ощущением было сомнение, ум его метался между логикой и интуицией. И главным было ощущение того, что его исключили, бросили, — Бен Ата чувствовал себя маленьким ребенком, перед носом которого захлопнули дверь.

— В этой песне что-нибудь говорится о горнем свете? — поинтересовалась Эл-Ит.

— О горнем свете? Не уверена. Такого варианта я вроде бы не слышала.

Но глазами она говорила «да», глаза просили и молили Эл-Ит не предавать ее. Эл-Ит поняла, что ее впечатление о здешних женщинах не просто было правильным, — она их недооценила. Она догадалась, что здесь существует что-то вроде подпольного движения.

— Спеть вам одну версию? — предложила Дабиб. — Она очень популярна.

— Да, хотелось бы послушать.

— Это очень старая песня, госпожа. — Дабиб откашлялась и встала позади стула, держась за него одной рукой. У нее оказался чистый сильный голос, и, очевидно, она любила петь.

Теперь до женщин донеслось сердитое пыхтение Бен Ата.

Они не смотрели на него: обе знали, что правителя Зоны Четыре охватил пароксизм ревности. Все теперь стало совершенно ясно для Эл-Ит. Она удивлялась своей бестактности и одновременно обрадовалась, как всегда, тому как события планомерно разворачивались одно за другим, попеременно освещая все грани истины, давая возможность перспективы.

Эл-Ит поняла, что Бен Ата собирался поиметь эту женщину, а та не хотела, чтобы ее имели. Она знала, что ум Бен Ата воспламенен ревностью и подозрениями. Оставалось только одно — ждать, как развернутся события, ждать и наблюдать.

А Дабиб все пела:

Ее сильный голос умолк, наступила глубокая тишина, в которой слышался шум затихающего дождя.

— Мы ее поем на женских фестивалях — знаете, когда все женщины собираются вместе.

Заметив, что Эл-Ит удовлетворенно улыбается, Дабиб, очевидно, осмелела и была довольна собой, — даже, поглядывая на Бен Ата, позволила себе полушутливо вздрогнуть, заметив гнев на его лице.

— Есть и другая версия, но она, конечно, не годится для ваших ушей, госпожа.

— Пусть тебя это не волнует, — прервал ее Бен Ата. — Не зацикливайся на этой мысли. Знала бы ты, что они себе там позволяют, в своей зоне…

Дабиб подмигнула Эл-Ит, потом сама покраснела от своей дерзости и начала петь:

— Нет, эту не надо, — вмешался Бен Ата. На его лице теперь было написано надменное спокойствие высокоморального человека.

— Может быть, госпожа Эл-Ит хочет узнать нас со всех сторон, а не только лучшей. — Дабиб говорила материнским успокаивающим тоном.

Бен Ата не настаивал, просто начал с недовольным сопением прохаживаться, а она вернулась к первому куплету:

Тут Дабиб прервала пение и быстро побарабанила пальцами по краю стола.

И снова побарабанила.