Олег Куваев - Олег Куваев Избранное Том 1

– Почитать есть что–нибудь? – спросила девчонка, как будто Адька был ее давним приятелем, хорошим знакомым.

– Есть, только скучное, – сказал Адька. – Спецлитература.

– Скучное не надо, – сказала она и стала смотреть на море коричневыми, как у козы, глазами. Адька лежал и думал, как бы начать непринужденную светскую беседу.

– А лихо у вас получается плавать, – сказал он.

– Ты тоже ничего, – откликнулась девчонка. – Только голову низко держишь, когда вольным плывешь.

– Да, – сказал Адька, – у нас в Сибири особенно негде учиться. Я морозоустойчивый очень, потому научился.

– Ух, – передернулась девчонка, – как в той Сибири можно жить? Я всю жизнь здесь прожила и учиться поехала в Кишинев, где теплее.

– Можно, – снисходительно ответил Адька. – Лучше, чем здесь.

– Я сегодня на танцы пойду, – по неизвестной логике сказала она.

– Отлично, – покраснев от собственной наглости, откликнулся Адька. – И я тоже. Где встретимся?

– У парка в восемь, – скучно ответила девчонка и вдруг пошла прочь в своем немыслимом «бикини», как будто не за тем и приходила, чтобы назначить Адьке свидание.

«Ну и ну, – подумал Адька, глядя ей вслед. – Действительно, юг. Жаль, что она замухрышка такая, а то бы…»

Он так и не успел додумать, что бы было, если бы акробатка не была такой замухрышкой, так как мимо в пятый раз прошел гигантский парень в жокейской шапочке. Парень был великолепен в могуществе двухметрового роста и отлично развитой фигуры. Он шел подрагивающей небрежной походкой, какой ходят по пляжу гордящиеся фигурой пижоны.

– Чего тут шляется этот десятиборец? – спросил Адька.

– А что ему делать? – ответил Колумбыч. – У него цикл развития уже закончен.

Пляж все так же грохотал в выкриках волейболистов, шуме транзисторов и неумолчном шорохе ракушек, которые перекатывала накатная волна. Но шум этот уже шел на спад, все больше людей одевалось и шло к автобусной остановке или к машинам. Какой–то запоздавший пузатый дядька, боязливо переступая босыми ногами, спешил к воде, живот у него колыхался.

– С подвесным бачком дядечка, – сказал Колумбыч. – Пойдем вина выпьем, – предложил он и тут же, подвернув под себя одну ногу, ловко поднялся «пистолетиком».

– Идем, – сказал Адька.

Они прошли мимо машин к зеленой веранде, где из двух окошек неслись запахи чебуреков.

– Куда без штанов претесь, бесстыжие? – закричала на них продавщица. – Здесь торговая точка, понятно?

Адька оглянулся. По всей веранде вокруг синих пластмассовых столиков стояли люди без штанов. Но продавщица, сделав положенное по инструкции замечание, уже успокоилась и принялась мыть посуду, потом выдала им по стакану рислинга и три пахнущих зноем чебурека. Есть чебуреки в жару не хотелось. Мутное вино терпко вязало язык.

– Давай домой, – сказал Адька. – Хватит на первый день.

Машины уже поредели, только в «Волгах» сидели пижонистые сорокалетние владельцы и заманивали проходивших мимо девчонок. В стороне в сверкающем лаком модном «Москвиче–408» сидел какой–то хлыщ и смотрел на проходивших женщин оценивающим взглядом.

– Ждет, когда к нему Марина Влади сядет, – сказал Колумбыч и хмыкнул.

Вечером Адька начистил югославские мокасы, извлек из чемодана костюм и финскую нейлоновую рубаху. Все эти вещи покупались по случаю в Хабаровске, Владивостоке или Новосибирске и валялись на базе в обшарпанном чемодане, тоже в ожидании случая. Завязывая галстук, Адька подумал о ребятах, у которых вот тоже сейчас во вьючных ящиках или обшарпанных чемоданах валяется импортное барахло, те же чешские костюмы, югославские туфли и финские нейлоновые рубахи, ибо покупали они всегда вместе. Южный вечерний сумрак шел в окно. Адька подумал, что там сейчас уже четыре утра, ребята на базе спят мертвым предутренним сном, а те, кто дежурит на вершинах, дрогнут в спальных мешках, а может, уже встали; чайник коптился в смолистых ветках кедровника, одинокие наблюдатели тянут к огню ладошки, отблеск огня пляшет на чехлах приборов, на карабине, что висит всегда под рукой, ибо страшновато бывает в темный предрассветный сумрак и очень бывает одиноко, когда на востоке, где–то над Курилами, прорезается мертвенно–синяя полоса рассвета, потом эта полоса постепенно краснеет, и, хотя в долинах еще ночь, на вершине ты уже видишь рассвет, потом видишь красный, совсем неяркий, так что можно смотреть, край солнца, птицы начинают пробовать голоса, прячется ночная нечисть, и тут ты уже не один, одиночество кончилось.