Олег Куваев: Олег Куваев Избранное Том 2

– Слышал, – сказал я. – Я тогда в П–ке работал.

– Где?

– У Николая Ильича, – сказал я.

– А в позапрошлом году? – не сдавался тракторист. – Пять человек в одной лодке. Налетели на топляк, лодку аж до транца располосовало.

– Да он никуда не плывет, ребята, – дурашливо перебили его. – Он корреспондент «Крокодила», приехал кладовщика Савельича зафотографировать. И напечатать его биографию. А Река для отвода глаз тут… ребята!

В ответ грохнул дружный хохот, и все мужики полезли по карманам за «Беломором». Видно, неведомый мне Савельич был притчей во языцех в колхозе.

Во всяком случае, равновесие сил восстанавливалось.

– А где Шевроле живет? – спросил я. И сразу понял, что сморозил какую–то глупость. Все с насмешкой, так уж мне показалось, стали меня разглядывать.

– Во–он за больницей. Палисадничек там, лодка перевернутая лежит. Черная лодка. Большая. А зачем он тебе, приезжий? Давай мы тебе лучше про Савельича скажем…

– Почему кличка такая?

– Шевроле – это импортная машина. У тебя ее пет и не будет. А у него была, – сказал один.

– Когда он послом в Копенгагене работал, – добавил другой.

– Не в Копенгагене. И не послом. Просто он па подводной лодке плавал и получил за подвиг.

– Не–е! За лодку он получил другую. А эта… Под этот странный спор я и ушел.

9

За аккуратным забором, подкрашенным масляной краской, я увидел двор. Двор был выметен, дом имел ухоженный вид, крыльцо явно недавно вымыто. Посреди же двора стоял сухонький человек в телогрейке и разговаривал с рыжей собакой. Он грозил собаке пальцем, а та стучала хвостом по земле и виновато повизгивала. Я понаблюдал эту сцену из–за забора, потом поздоровался достаточно громко.

…На лице у него главным был нос. Это был огромный, бугристый, прямо какой–то учебный нос давно пьющего человека. Все свободное от носа пространство па лице заросло седой щетинкой, и еще посверкивали два любопытных глаза–буравчика. Интересное он производил впечатление.

– Зверовая? – спросил я про собаку, чтобы как–то завязать разговор.

– С той стороны, значит, с правления, – утверждал Шевроле, пропустив мой вопрос. – Мужики на крыльце сидят?

– Сидят.

– Про меня говорили?

– Было… немного, – замялся я.

– Говорили! – снова утвердил Шевроле. – Правильно говорили!

– Ну, как сказать, разговор такой…

– Не–е! Ох я им и вру! Такое воображаю, что сам иногда не знаю, чем кончить. Но все на основе… действительно произошедших событий. – Шевроле выпрямился и строго посмотрел на меня.

– А зачем сочинять?

– Ты ишо молодой. У тебя события впереди. А когда события жизни сзади, надо два правила: чтобы в избе и на дворе было чисто, а в душе интересно. Ну и обманешь когда. Я ж не во зло сочиняю…

Шевроле внимательно меня осмотрел, уселся на крыльцо, вынул пачку «Памира» и со вкусом закурил. Покосился на собаку и продолжил:

– Эт–та собака, про которую ты спросил, другая. Можно считать, совсем не собака. Вот перед ней у меня была со–ба–ка! Четвероногий друг человека, как говорится. Да ты чего стоишь–то? Ты садись!

Я сел.

– Верите–не–веришь, та собака была почти человек. На белковье, когда народу прет во множестве, она в лесу царь. Ее все знали, конечно. Другие собаки ишо воздух нюхают, а она уже лает. Будто сама белку сделала и на ближнее дерево посадила. Охотники народ, конешно, бессовестный. Што из–под своей собаки, што из–под чужой. Абы пальнуть. А она, как увидит чужого с ружьем, сразу на пустое дерево начинает лаять. Смотрит он, смотрит, этот охотничек, и получает вывод, что у Шевроле, у меня, значит, пустолайка. На сучья голос дает. Матернется и убегит. А тут я. Сам! И собачка моя сразу к дереву, где бель эта сидит. Да–а, есть умные собаки… Та моя только на пишущей машинке не могла печатать. Все остальное могла. В кино с ней придешь – на экран смотрит, переживает. Если, конешно, история там душевная. А еще с ней был случай… Дак а что же мы на крыльце? У нас ведь дом, спиной–то…

Мы перешли в дом, вскипятили чайник. В доме было скрупулезно чисто. Я знал пьющих людей, которые такой вот аккуратностью стараются как бы компенсировать порок, загладить его, хотя бы перед собой.

– А собаку с собой не берешь? – неожиданно спросил Шевроле.

– Нет! Нету у меня собаки.

– И правильно! Нынче стоящих собак нет. Последняя правильная собака была у меня в Оймяконе в одна тысяча…

– Говорят, у вас «ветка» ненужная есть? – перебил я его.

– Разве ненужное что бывает? – вопросом на вопрос ответил мне Шевроле.