Сю Фудзисава - Вода камень точит

— Мне больно. В чем дело, Коити?

— Сама знаешь!

В бледном свете неоновых фонарей лицо Тамаки кажется на два-три года старше, губная помада приобрела фиолетовый оттенок.

— Говори честно, что ты делала в Кобе? Ты что, издеваешься, не понимаешь, как это меня бесит?!

Она прищуривает глаза, ее прикрытые пушистыми ресницами зрачки смотрят в сторону. Выражение решимости застывает у нее на лице, в мгновение ока оно становится чужим. Тамаки стоит, как застывшая статуя.

Губы приходят в движение, Тамаки пытается что-то сказать, но слова застывают на устах. Такой ее Миясэ еще не видел никогда. Его ощущения сродни трению голой кожи о бугристую поверхность палубы того судна по очищению сточных вод, что лежит на боку в маслянистой воде канала рядом с типографией. В душе он вопиет: «Почему и я и Тамаки должны мучиться из-за какой-то проржавевшей палубы?!»

— То, что ты мне сказал вчера… Это серьезно, Коити?

Ее взгляд блуждает по лицу Миясэ. Точно спелый плод, мелко трясется ее подбородок. Миясэ с тревогой следит за ее губами — что они хотят ему сказать? Но за спиной по-прежнему бурлил людской водоворот. Ему было страшно неловко оттого, что они вот так вдвоем торчат с серьезными лицами у стоянки такси среди суетливой толпы, но вместе с тем его не покидала детская надежда на то, что людской поток тут же иссякнет, все вокруг исчезнет, оставив их двоих в покое.

— Я что-то сказал?..

— …Ты сказал, что больше никому не отдашь меня… — запинаясь говорит она и тут же замолкает.

Конечно, он помнит.

Слова, которые сорвались с языка, когда он силой взял ее в васицу, и возбужденное сознание привели его на фантастическую лесную поляну.

Больше не отдам никому, буду беречь… что-то вроде этого. Воспоминания, связанные с наслаждением, которое он испытал в тот момент, вырвавшиеся у него тогда слова, казались теперь совсем неуместными среди этой толчеи на привокзальной площади Иокогамы. Сейчас требовать подтверждения такого вздора! Миясэ взбесила инфантильность Тамаки. А может, это розыгрыш?

— Что значит, больше никому?

— Ну, ты же сказал, что вообще, во всех смыслах, ведь так?

— Что значит, во всех смыслах?

На миг она хмурит брови, в строгих глазах отражается мигание уличных фонарей.

Так это была шутка?.. И ты мог тогда шутить?!

— Все истинная правда… кроме того, что было в Кобе.

— Ты же меня вчера изнасиловал! Как это назовешь иначе?

— Что ты несешь?!

При этих словах мурашки пробежали по коже Миясэ. Ростки доверия, казалось, вновь пробившиеся между влюбленными, завяли среди шума автомобильных клаксонов и музыки, рвущейся из открытых дверей ресторанов. Он сам себе казался лишенным сострадания утесом, олицетворением жестокости.

— Не понимаю, — говорит Тамаки, вытянув губки.

— Это как раз я ничего не понимаю, — говорит Миясэ, стиснув зубы.

Они, как двое осужденных, закованных в одни кандалы — ни обняться, ни разойтись в разные стороны. Даже дышать тяжело, а совсем рядом улица полнится возвращающимися к своим семьям людьми.

— Ну, давай рассудим вместе. Моя невеста едет домой к родителям. Я звоню туда. Говорят ее нет. Ее нет целых пять дней. Я же волнуюсь как-никак. Появляется наконец. Спрашиваю, ты где была? А она в ответ, не хочу говорить и не буду. Это что, нормально, по-твоему? А если бы я так сделал, а? — согнувшись, кричал он ей в лицо. — Почему мне приходится говорить это тебе? — с досадой восклицает Миясэ.

Тамаки мелко трясется от возбуждения и чуть-чуть отступает назад.

— Я же сказала, что не хочу об этом говорить. У тебя ведь тоже может быть такое? Бывают вещи, о которых не скажешь даже любимому человеку. Я не то, что ты. Я не способна на то, что ты думаешь… И даже говорить об этом не хочу!

На ее лице только влажные глаза горят в свете уличных фонарей. Но ни одной слезинки. А где-то в глубине очей холодная океанская бездна.

Тамаки воспринимает все по-своему, иначе, чем мужчины… Правда, трудно сказать, до чего она додумается, но ее выводы могут быть противоположны моим… — пытается встать на место невесты Миясэ.

«„Молодая, но и среди молодых бывают понятливые“, — кто же это говорил?» — думает Миясэ, перебирая в памяти разные голоса. Может быть, так говорил отец Тамаки, может, мой приятель Фуруя или же Сасада из типографии?.. Да это глухой голос Савамуры, того, что целует ту молоденькую девушку. Нет, она не такая, — бормочет Миясэ и вглядывается в спокойные глаза Тамаки. Женщина, которая способна сказать, что ей все понятно в мужчине, уже не женщина. Тамаки, пожалуй, ушла дальше меня в понимании вещей, она мыслит жестче, рассудительнее. И с этим своим положением давно свыклась… «Тамаки, что ты думаешь обо мне?» — хотел было спросить Миясэ, но вдруг заметил ее ласковый взгляд, обращенный за его спину. Сиреневые губы Тамаки расползаются в улыбке, обнажая белые зубы.