Леонид Зорин - Из жизни Багрова

Владимир Сергеевич сел к окну и стал не спеша ворошить свою память. В Москве гриппозный слякотный день — нет времени хуже раннего марта. Все уже истомились, измаялись за вязкую муторную зиму, все ждут тепла, а его все нет — одни обещанья календаря. Хотелось бы знать, какая погода стоит в далеком городе Вольске.

Нет, ничего не может вспомнить. Столько разнообразных лиц прошло, промелькнуло за длинные годы, не все из них задержались в памяти. Она отбирает людей, события, встречи, и это — жесткий отбор. Но в нем и несомненное благо — иначе можно было б свихнуться.

Владимир Сергеевич огляделся, мысленно сводя с собой счеты: как быстро опустела душа! Вот он сидит в своем кабинете, как замурованный в одиночке, даром что вертится в колесе. Несколько книг лежат на столе, дал себе слово в них заглянуть, все не найдет свободного вечера, глаза устают, голова забита всякой неотложной трухой. Лежат конверты, куда-то зовут, лист белой бумаги с неясным наброском и собственная визитная карточка, выпавшая вчера из кармана. Это случалось довольно часто. Он поднял ее, но забыл убрать.

— Господи… — произнес он беззвучно. Будто раздался легкий щелчок, лучик карманного фонаря нашарил и осветил наконец закатившуюся в угол монету. — Господи, — повторил он растерянно.

…Не то чтобы в незапамятный срок, но все же достаточно давно, этак лет за десять — пятнадцать до сексуальной революции, если воспользоваться точкой отсчета, предложенной журналистом Бурским, старым приятелем, плыл он по Волге. Был еще далеко не стар, но в некотором роде — сановен, уже научился держать дистанцию, беседуя со средним звеном. Умел внушить к себе уважение — имя способствовало тому, — уважение, смешанное с опаской. Характер его заслужил оценку не слишком лестную, но облегчавшую выяснение отношений. Путь он держал в прибрежный город, где должны были по его проекту возвести — как он угрюмо пошучивал — очередной саркофаг искусства.

В городе ему предстояли ставшие привычными споры, выволочки, разговор на басах, еще скрыто заискивающие взгляды ответственных аборигенов — к ним он тоже успел привыкнуть.

Можно было туда полететь, но он благоразумно решил самортизировать заранее почти неизбежную нервотрепку, придумал себе пять дней безделья — прогулку по великой реке. Озон, одиночество, созерцание умиротворяющих пейзажей.

В солнечный вечер второго дня вышел на палубу, стал у борта, глядя на молчаливый простор. Небо, река и берег — все вместе — щедро смешивают цвета, и точно пляшет вокруг него оранжевый, зеленый, карминовый, стальной металлический блеск волны.

Кого-то из спутников он уже видел — рыхлую даму с болезненным мужем, юношу в бордовой ветровке, штурмана — скуластый крепыш, речник, похоже, не первый год ветер прохаживает наждачком по выскобленным кирпичным щекам.

Но женщину, стоявшую поодаль, он до этого не приметил. Молоденькая, в сиреневой блузке, свежее простое лицо, так вопросительно смотрит за борт, будто пытается разгадать вечное таинство воды.

Такие полевые ромашки всегда в нем вызывали участие. Он ее о чем-то спросил, она откликнулась, разговорились. Женщина гостила в Москве у родственницы — да, безусловно, отдыхом это не назовешь. Устала от шума и толкотни, и как вы в таком котле живете? Привычка, он и сам не поймет. Она была на каникулах, учится? На каникулах, но учит сама, второй уже, между прочим, год. И тоже начала привыкать, сперва любой урок был экзамен. Теперь, значит, нет? А вот у него экзамены все еще продолжаются. Смеетесь? Нет, не смеюсь. С каждым днем эти экзамены все серьезней. И как она провела вакации? Бестолково. Правда, была в Третьяковке. Лучшие театры разъехались. Смотрела один хороший фильм в кинотеатре по соседству — родственница проживает в Мневниках. Он знает этот кинотеатр. Когда-то давно его спроектировал. Ой, надо ж! Какое совпадение. Да, просто мистическое совпадение. А можно узнать вашу фамилию? Можно, она ничего вам не скажет, я ведь не артист и не диктор. А вот и нет, я ее слышала. Не надо выдумывать, нехорошо. Слышала, слышала, честное слово. И мы, между прочим, читаем газеты.

Так они весело перебрасывались мячиками через незримую сетку — милый вечерний настольный теннис. Еще не игра — всего лишь разминка. В радиорубке включили динамик, над палубой заворковала мелодия. Только ее и не хватало для полного размягченья сердец. Он пригласил ее в каюту. Поколебавшись, она зашла.

Наверное, пробудил интерес — в этом прогретом плавучем гнездышке она засыпала его вопросами. Посмеиваясь, он отвечал, сперва — снисходительно, после — пространней. Когда он предложил коньяку, она отважно выпила рюмку, выпила и другую, и третью, он с тайной усмешкой успел подумать: какой порочной она себе кажется!