Леонид Зорин - Муравейник

Однажды в безличной нейтральной форме он изложил этот принцип Лецкому, летучему голландцу редакции. Лецкий в ней был нечастый гость, любил многодневные командировки, случалось, исчезал на недели, однажды назвал свою корреспонденцию — "От вашего собственного кочевника". Похоже, что ему удалось выстроить жизнь на расстоянии, которая Ланину не давалась — так и осталась его мечтой.

По мнению Ланина, он был из тех, кто не был задет его возвышением. То ли оттого, что их судьбы, по сути дела, не соприкасались, то ли и впрямь чужие успехи не портили ему настроения. Не комментировал, не высказывался, не задавал нескромных вопросов.

Однажды, в благостную минуту, Ланин сказал, что он рад за него — в отличие от многих коллег, Лецкий не суетится, не дергается, его разумная автономность — залог покоя и долголетия.

Лецкий устало махнул рукой:

— Покой — счастливый сон журналюги. Нам сепарироваться сверхсложно. Надо сперва сменить профессию. Все мы — пожарники и разгребатели. В роли Орфеев неубедительны.

Ланин напрягся. В последнее время в самых невинных словах собеседника ему мерещился тайный смысл.

""Орфей" — это я", — подумал он мрачно и покраснел. Вслух произнес:

— Я уже двадцать лет в профессии. За это время можно устать от всяческих Авгиевых конюшен.

Он был раздосадован. И огорчил его не только снисходительный Лецкий. Прежде всего, виноват он сам. Пора уже наконец повзрослеть. Запомнить, что ты на земле одинок. Особенно в дни своей удачи.

Еще обидней была реакция в кругу семьи: Полина Сергеевна, когда он рассказал ей о Лецком, осталась, в сущности, безучастна.

— Не понимаю, чего ты ждал. В конце концов, вы только здороваетесь.

Он не сдержался.

— Да, разумеется. Но мы с тобой не только здороваемся. Что ни говори, в нашей жизни случилось событие нерядовое. И что же, разве твоя реакция была хоть несколько горячей? А между тем, вся эта история далась мне, как ты знаешь, непросто. В этом ландшафте, как говорится, свои пригорки и ручейки. Люди не слишком отягчены доброжелательством, это известно. Но мог я рассчитывать, что у жены найдется неравнодушное слово?

Полина Сергеевна вздохнула:

— Я все-таки тебя не пойму. Ты сам-то доволен?

Он покраснел.

— А чем я должен быть недоволен?

— Не знаю. Ведешь себя непоследовательно.

Он не позволил себе огрызнуться, нахохлился и замкнул уста. Бессмысленно. Тут он не достучится. Что бы ни произошло в его жизни, достойная Поленька Слободяник останется столь же неколебима. Она — в отличие от него — сумела возвести свою крепость: консерваторский абонемент, беседы с приятельницами и покер, правда, теперь замененный бриджем. К этому новому увлечению относится с особой серьезностью. Дает понять, что в ее становлении сделан немаловажный шаг. Порою бросает со смутной улыбкой:

— Это игра особая, мудрая. Эзотерическая игра.

Ланину было до боли ясно, что вход в заповедник ему заказан.

С дочерью он и не заговаривал. Не сомневался — добром не кончится.

Тем более, ее настроение стало устойчиво драматическим. Надежды супруги, что девочка выровняется и жизнь наладится, устаканится, устроится, войдет в берега, час от часу становились все призрачней. Ада заметно дурнела, блекла, ее нескрываемая зависимость от молчаливого рыбоведа выглядела почти унизительной. Ланину становилось все тягостней видеть, как робко и верноподданно заискивает его резкая Ада, такая высокомерная с ним, перед угрюмым плечистым малым в этой неизменной ковбойке с небрежно закатанными рукавами. Он мрачно посматривал на нахмуренное, медное, в рыжей шерстинке лицо, на маленькие, недобрые глазки, на крепкие обнаженные локти. Традиция воскресных обедов, которая на глазах угасала, но все еще чадила и тлела, стала мучительным испытанием.

О том, что насмешливый ихтиолог относится к нему непочтительно, он догадался сравнительно быстро. Однако в последнее время он чувствовал, что полусонный медлительный взгляд утратил обычное равнодушие, казалось, что на него направлены колючие и злые буравчики.

Он спрашивал себя, что это значит. Возможно, неразумная Ада задумала возвысить родителя, умножить его общественный вес и намекнула, что скромный Ланин на самом деле — соавтор лидера. Впрочем, такое не слишком вяжется с ее радикальными убеждениями. Скорее, заботливая Полина могла решить, что таким манером сумеет усилить дочкины шансы. А может быть, все гораздо проще — какой-нибудь осведомленный завистник шепнул молодому человеку о подвиге возможного тестя. Конечно, ланинские догадки решительно ни на чем не основаны, напоминают досужий вздор, но все эти дни он живет во вздыбленном и неестественном состоянии.