Валентин Ежов - Вольная жизнь

— Мой лучший друг, моряк и поэт Гриша Уголек написал обо мне такие стихи:

Клава удивленно подняла голову:

— Надо же, ни слова не поняла!

Патлатый презрительно усмехнулся. Запрокинув голову, он медленными глотками начал опорожнять фужер с водкой… Боцман, сообразив, чем это кончится, поднял руку и снова сделал знак швейцару. Тот, кивнув, нырнул в подсобку.

Когда Патлатый опорожнил фужер и обвел всех горящим взглядом, у столика уже стояли носилки, а к нему с двух сторон протягивали руки швейцар Степаныч и официант. Патлатый, оттолкнув их, шагнул к носилкам.

— Я сам!.. — Он улегся на носилки, скрестил на груди руки и, глядя в потолок, объявил: — Все. Сегодня возвращаюсь в родную гавань!

В это время Гриня, в своей шикарной фирменной куртке, светлых брюках и любимой кепочке „Симпл лайф“, слегка надвинутой на глаза, подходил к ресторану. Держа его под руку, с ним рядом шла красавица. С первого взгляда в ней невозможно было узнать скромную Галю. На ней была короткая светлая шубка. Платье ее было гораздо выше колен и открывало ее стройные ножки в элегантных туфельках на высоких каблуках.

Лицо ее, ухоженное тщательными процедурами, ослепительно сияло. Волосы, которые она до этого стягивала в пучок, были подстрижены и уложены, как у манекенщицы Пьера Кардена.

— Гриша, может, я зря надела шубу? — тихо спросила она.

Гриня строго ответил:

— Галя, еще раз тебе говорю — все нормальные женщины в развитых странах так ходят и летом.

Они подошли к ресторану. Толпившиеся около него мужчины уставились на Галю. Гриня с гордым видом подвел ее к дверям. Все расступились, швейцар Степаныч с приветливой улыбкой поклонился. И тут из толпы шагнул к ним лысый бич. Он умоляюще поглядел на Гриню. Гриня кивнул ему, бросил швейцару:

— Это со мной.

Гриня и Галя не спеша шли по проходу. Лысый деликатно держался в отдалении.

Сидящие за столиками моряки и их подруги реагировали однозначно: все не спускали глаз с раскрасневшейся и еще более похорошевшей Гали. Клава, сразу заметившая ее и Гриню, поджала губы, протянула:

— Теперь поня-я-тно, почему он опоздал.

Боцман тут же потянулся к бутылке шампанского, стоящей рядом с Клавой. Клава ударила его по руке.

Гриня подвел невесту к столику друзей. Клава, окинув Галю взглядом, опустила глаза. Гриня снял с Гали шубку, повесил ее на спинку стула и вежливо отодвинул его. Галя уселась, а Гриня громко сказал:

— Дорогие Пал Палыч и Клавдия Васильевна!.. Разрешите вам представить Галю. Сегодня мы с ней подали заявление.

— Ого!.. — боцман тут же схватил стоящую перед Клавой бутылку шампанского. Клава только шумно выдохнула. — Ну, уж за это — только шампанское!

Он выстрелил пробкой и стал разливать пенистое вино. Как-то незаметно оказавшийся за столом Лысый деликатно пододвинул и свой фужер. Боцман, увидев его, вытаращил глаза. Клава удивленно покачала головой.

— Гляди, Клава!.. — подлизывался боцман к жене. — Уже выздоровел! Значит, не зря за него пили!

Лысый слегка наклонился:

— Благодарю вас. Я совершенно здоров.

Боцман встал, поднял фужер:

— Предлагаю выпить за молодых!.. За моего друга Григория Александровича Потемкина. Сегодня он потерял свободу!.. А это горько — мужчине потерять свободу! Очень горько! — громко закончил он.

— Горько! — подхватил Лысый.

Гриня без лишнего смущения сграбастал Галю и влепил ей поцелуй. Все выпили. Лысый, чокаясь с Галей, наклонился к ней:

— А я вас где-то видел.

Галя, пожав плечами, отвернулась; Боцман под шумок стал снова наливать себе, но Клава, отстранив бутылку, накрыла фужер ладонью.

— Хватит. Ты в Африке хорошо попил!

Боцман шумно вздохнул:

— Эх, Клава, ничего ты не понимаешь — в Африке муха цеце живет! Скажи ей, Гриня!

Гриня поднял палец:

— Укус мухи цеце смертелен.

— И единственная защита — шампанское! — добавил боцман.

— Да, — кивнул Гриня. — Против шампанского муха цеце слаба!

Гриня стал ухаживать за невестой: положил ей салат, ветчину… Клава иронично наблюдала за ним.

— Григорий, а где, между прочим, твой кэйс? — „по-иностранному“ произнесла Клава последнее слово.

Гриня улыбнувшись, взглянул на Галю, весело ответил:

— У Гали дома лежит… На рояле!

Оркестр заиграл медленный танец. К Грине подошел молодой моряк, наклонился к нему: