Анна Майклз - Пути памяти

Нам еще, можно сказать, повезло, потому что некоторые другие дома река унесла вместе с их обитателями, которые так и не смогли их покинуть. Стоя на земле, я видел в окнах вторых этажей некоторых домов мечущиеся лучи фонариков – наши соседи, запертые водой в своих домах, пытались выбраться на крыши. Фонарики гасли один за другим.

Издалека река доносила отзвуки криков, но в темном неистовстве бури не было видно ни зги.

К северо-востоку двигался ураган Хейзел, снося на своем пути плотины и мосты, корежа дороги, неистовый ветер рвал линии электропередачи с такой легкостью, будто выдергивал из рукава выбившиеся нитки. В других районах города люди открывали входную дверь и оказывались по пояс в воде как раз вовремя, чтобы увидеть, как их машины уплывают со стоянок, угоняемые невидимым водителем. Другие отделались только тем, что у них затопило подвалы, где хранились запасы консервов. Вода смыла с банок бумажные этикетки, и потом в течение нескольких месяцев они не знали, какой сюрприз им готовит та или иная банка с едой. А в некоторых районах города люди спокойно проспали всю ночь и только в утренних газетах прочитали заметки об этом урагане, случившемся 15 октября 1954 года.

Ураган вчистую смыл всю нашу улицу. Через несколько дней река снова мирно и неторопливо несла свои воды в прежнем русле, как будто ничего не случилось. На ветвях деревьев, росших на берегах, сидели собаки и кошки. Какие-то пришлые люди разводили костры и жгли на них оставшийся мусор. Наши соседи, гулявшие раньше по берегам реки, теперь ходили и смотрели, не осталось ли там чего-то из их пожитков. Можно было, наверное, снова сказать, что моим родителям повезло, потому что у них не пропало ни столовое серебро, ни важные письма, ни фамильные драгоценности. Все это они потеряли раньше.

Правительство возместило убытки хозяевам г мытых потоком домов. Только после смерти родителей я узнал, что эти деньги они не взяли. Должно быть, боялись, что когда-нибудь власти потребуют их вернуть. Они не хотели, чтобы на мне остался их долг.

Отец брал всех учеников, которые хотели у него заниматься. Мы сняли малюсенькую квартирку рядом с консерваторией. Отцу больше по душе был многоквартирный дом, потому что «все входные двери выглядят одинаково». Мама пугалась, когда шел дождь, но жить высоко над землей И нравилось, и, кроме того, рядом с домом не росли деревья, грозившие нашей безопасности.

Подростком я как-то спросил маму, почему мы раньше не уехали из нашего дома.

– Они колотили в дверь и кричали нам, чтобы мы оттуда убирались. Но хуже всего было то, что они кричали на твоего отца.

Она выглянула из кухни в прихожую посмотреть, где был папа, а потом, почти прижав губы мне к уху, прошептала:

– Кто бы мог поверить, что он спасется дважды?

Меня раздражали близкие отношения, сложившиеся у Наоми с мамой, ревность к их близости угнетала меня все сильнее. Как и отца, они стали обходить меня стороной. Я был поражен, в первый раз обратив на это внимание, когда ждал, пока Наоми домоет кастрюлю. Я специально туго свернул ей посудное полотенце, как когда-то научила меня мама. Наоми тогда сказала, не придав значения вырвавшимся у нее случайно словам:

– У тебя получилось так же, как у твоей двоюродной сестры Минны.

Мама подолгу говорила с Наоми на кухне, приглашая ее туда под предлогом обсуждения какого-то блюда или выкройки платья. Я же тем временем в молчании сидел с отцом в гостиной, Бог знает, в который раз пробегая глазами по книжным полкам и полкам с пластинками. А мама тем временем, должно быть, жала Наоми руку, склонялась к ней поближе, чтобы доверительно ей что-то обо мне рассказать. Наоми улыбаясь выходила из кухни с рецептом медовой коврижки. Любовь и внимание, которыми Наоми без задней мысли щедро одаряла родителей – причем великодушие ее порой граничило с чувством вины, – ту заботу, которая была ей так свойственна, я стал со временем воспринимать как ее расчетливое стремление расположить их к себе, как сознательно продуманную тактику, направленную на то, чтобы заручиться их поддержкой в отношениях со мной. Позже я не верил в ее искренность, когда она ходила на могилу моих родителей, носила туда цветы и молилась в их память. Я воспринимал это так, будто тем самым Наоми как бы покупала мне отпущение грехов, так же как иные мужчины покупают любовницам драгоценности. «Почему ты так поступаешь? Зачем тебе это надо?» – Эти вопросы часто вертелись у меня в голове. Она всегда говорила мне одно и то же, и ответ ее вечно вызывал у меня угрызения совести. Понурив голову, будто она в чем-то передо мной провинилась, Наоми отвечала мне на дурацкие вопросы: