Марен Мод - Сальто ангела

Нормальная эмоциональная жизнь… Я люблю мужчину, разве этого мало? Я веду себя как наивная девчонка, я следую за ним повсюду, разве этого недостаточно?

Странная нищенская любовь. Я бережно подбираю крохи этого чувства в ожидании того дня, когда он мне наконец скажет: «Мод, собирай вещи, мы переезжаем ко мне. Ты будешь ждать меня в моем доме, и там ты будешь хозяйкой…» Я мечтаю, я воображаю себя его женой в прекрасной квартире в Западном округе, где я не бывала. Я терпеливо мечтаю… Я познаю радость и счастье, мы строим все больше и больше разных планов. Каждая наша встреча для меня словно луч солнца. И вдруг однажды:

— Ты знаешь, Мод, я был в Индокитае.

— Я знаю.

— Там я встречался с такими необыкновенными девушками… Я был военным, понимаешь?

Я понимаю, я улыбаюсь, мне хорошо с этим человеком, который не избегает таких женщин, как я, и знает мне цену.

— Там были и транссексуалки, просто прелестные девушки…

Что это? Рука помощи? Ловушка? Он о чем-то догадался?

Я продолжаю улыбаться и стараюсь сохранить спокойное выражение лица. Несколько секунд длится молчание. Не признавайся, Мод, не признавайся ни за что. Все будет хорошо, если сейчас ты ничего не скажешь. Люби его, как если бы ничего не случилось. Позволяй ему ухаживать за собой, принимай подарки, пользуйся вечерами, которые он отдает тебе, несмотря на всю свою занятость.

Наступает конец зимы. Холодно, идут дожди. Франция превратилась в политическую трибуну в преддверии выборов. Мне наплевать на политику, а ему — нет.

— В такое время дела идут плохо. Мне предстоит важная поездка. Недели на две, может, больше. И потом надо съездить в Европу. Мы не можем видеться какое-то время…

— Куда ты едешь?

— В аэропорт. Я уезжаю через час.

— Я сейчас к тебе приеду.

— Нет-нет, ты не успеешь. Я дам знать о себе…

Все кончено, это как удар кинжала в спину. Его молчание длится до сих пор.

В этом жалком состоянии меня застала приятельница, бывшая проститутка из Марселя с ужасающе трезвым рассудком.

— Ты что, буржую поверила? Ты, бедняжка, хотела с ним счастье свое найти? Ну да, буржуи, они, конечно, привлекают. Они поиграют с нами, а потом все равно бросают. Нечего и думать попасть в их мир. Велика честь…

Я это знаю, я всегда это знала, но все же я мечтала, и я так верила в эту мечту, что проводила целые вечера у телефона, ожидая звонка. Ведь я даже не удостоилась права на нормальное расставание, на сцену прощания. Значит, моя история любви не была единственной для него. Только я могла это вообразить.

Я была для него лишь легким развлечением, а потому не заслуживала никаких объяснений; целый год надежды выброшен на помойку. Это помойка для меня, и в ней еще есть место.

Давай, Мод, берись за свои досье, проглоти слезы и думай только о работе. В Марселе немало девушек, нуждающихся в защите, они зовут тебя на помощь, их преследуют.

У моего патрона сегодня странный вид:

— Эти девушки, которые сюда приходят без предварительной записи… Вы распыляетесь, я хотел бы, чтобы вы работали более собранно.

Краткая беседа в Совете коллегии адвокатов. Мой собеседник старается избежать слишком прямого разговора:

— Вы играете в какой-то мере роль камикадзе, моя дорогая коллега. Не кажется ли вам, что вы чересчур усердствуете, защищая проституток? Есть же предел. Вас всегда могут вызвать в Совет коллегии, может быть, даже предъявить обвинение…

— Меня что, опять обвиняют в сутенерстве?

— Ну, не будем употреблять такие выражения, но вы рискуете.

— Можно защищать убийц детей или террористов, почему же нельзя защищать проституток?

Они меня достанут, и даже, наверное, очень скоро, но пока еще я могу работать. Кажется, я могу сделать кое-что для некоего месье Франки, мужа подруги моей приятельницы. Его переведут в Париж, ему предъявлено серьезное обвинение, но он не виновен. Это ловко подтасованное дело, и он оказался крайним. Девять лет из двадцати, к которым его приговорили, он провел в марсельской тюрьме. Меня просят добиться для него условного освобождения или хотя бы разрешения на кратковременные отпуска. Меня уверяют, что этот человек очень изменился за годы заключения, что он учился, и весьма успешно, и сейчас, в свои сорок пять, он хотел бы начать новую жизнь.

У меня есть разрешение на посещение. Решетки, проверки, тюремщики, звон ключей, один замок, другой замок — все это на меня действует угнетающе. В этом старинном аббатстве, превращенном в тюрьму, есть комната для свиданий, очень похожая на исповедальню. Я жду. Входит подтянутый мужчина с симпатичным лицом авантюриста; широкие плечи, уверенная походка, он похож на Бельмондо, но немного старше. Даже за решеткой я чувствую его сокрушительное обаяние.