Марен Мод - Сальто ангела

В такси до станции Виктория напряжение не отпускает меня. В купе поезда я немножко расслабляюсь и вспоминаю, что двое суток я только пила, но ничего не ела.

Таможенник в Дувре похож на коккера. — Доброго пути, миссис Беркли!..

Солнце заливает море и скалы, и голова у меня немножко кружится. На пароходе я просмотрела последние французские газеты. Об этом уже не пишут на первых страницах, но я нашла то, о чем говорил комиссар.

Некий месье Пьеро убит в паркинге. Стреляли двое в масках. Одна из пуль попала ему в ухо. Он не успел достать свой пистолет. Он возвращался после отдыха со своей «женой». Она в коме. В багажнике их машины полицейские обнаружили взрывчатку — штук тридцать бомб и пятнадцать взрывателей.

Пьеро был главарем, который мог не опасаться наемных убийц. Но на него заключили сделку. И война еще не окончена. Война со взрывчаткой, что для них необычно…

Две группировки сталкиваются, и в результате появляется новый главарь. Делят Париж на зоны влияния, и моему Дипломату не до дипломатии. Вместе с другими он должен сейчас искать убежище, связи, союзников. Вот почему я какое-то время могу остаться незамеченной. Это удача. Наконец-то она хоть раз выпала и мне. Драгоценное время, когда они все слишком заняты собой и полицией, чтобы заниматься еще и жалкой сбежавшей проституткой.

Меня спасло только чудо. Вот почему комиссар мне помог. Вот почему он ни о чем меня не спросил. Потому что все это пронеслось у меня над головой.

Странно. Когда я дрожала от страха, мне казалось, что я много значу, что я веду авантюрную, полную опасностей жизнь. В действительности же я ничто.

Мне казалось, что я, взбунтовавшаяся проститутка, чудом избежала геройской смерти, а на самом деле все не так. Во всяком случае, Дипломату было не до меня. Наоборот. Как можно меньше шума. И я никогда не узнаю, сами ли мальтийцы оставили меня в покое по какой-то причине или вынуждены были это сделать из-за вмешательства других сил.

В Кале семь часов вечера.

На Аустерлицком вокзале — половина одиннадцатого. Еле успела на ночной поезд.

Зябким утром в шесть часов утра я на вокзале Брив в Руане. В голове у меня полная сумятица, я не спала, от тяжести чемодана болит плечо.

— Мама!

Как потерянный ребенок, я стучу в дверь и зову маму. Плачу и твержу только одно:

— Они чуть не убили меня, мама…

Она это видит. Понимает по моему лицу, безумно усталому и испуганному взгляду. Я принимаю таблетки и засыпаю — как проваливаюсь в бездну. Здесь от простыней веет спокойствием, чистотой, все как прежде, в детстве. Настоящие простыни, можно спать, без кошмаров. Хотя бы какое-то время.

Днем я позвонила комиссару.

— Ты очень необдуманно вела себя с ними. Ты им угрожала. Поэтому они и решили тебя проучить.

— Неужели я спаслась?

— Конечно. А сейчас затихни. Не показывайся в Париже, никому не пиши, ни с кем не встречайся. Исчезни месяца на два по крайней мере. Поняла?

Несколько недель слез, головокружения, кошмаров, успокоительных таблеток. Мод очень трудно прийти в себя. Я боюсь, что у меня не все в порядке с головой, во всяком случае, я стала другой. Раньше я жила какой-то параллельной жизнью, скользя по поверхности, бездумно, как робот. Здесь, рядом с матерью, в родных стенах, в своей кровати, я не могу себя найти.

Мама же совершенно успокоилась. Через несколько дней после моего возвращения она пытается прояснить. Как бывшая банковская служащая.

— Это все твои деньги? Я-то думала, что с такой профессией…

— В этой профессии, мама, всегда находятся люди, которые могут все у тебя отобрать.

— Была бы я на твоем месте, я знала бы, что делать.

В любой профессии моя мама действовала бы как Банк Франции… У меня же мало что осталось после пяти месяцев работы и экономии. Я растеряла свои перышки в Нейи, где я больше не могу показаться, меня ощипали в Лондоне, где пришлось многое бросить.

— Что ты теперь будешь делать?

— Я начну процесс против государства. Это нелегко, но это единственный способ начать другую жизнь. Я должна добиться, чтобы меня официально признали женщиной.

— Это все равно что сражаться с ветряными мельницами. Зачем упорствовать? Ты же знаешь, что никому еще не разрешили поменять официально свой пол.

— Вот именно! Надо отменить закон.

— На это уйдут годы! И на что ты собираешься жить?

— Я обращусь в организацию, которая занимается социальной реадаптацией проституток.

Молчание. Она отворачивается. Я догадываюсь, о чем она думает. Она думает, что тот или та, которую она произвела на свет одним грустным днем 1945 года, не обычная проститутка. И она права. Она думает также, что о реадаптации много говорят, но толку от нее мало. Тоже верно.