Эндрю Грир - Исповедь Макса Тиволи

Пожалуй, я сдался бы гораздо раньше, если бы Хьюго не придумал еще одну цель нашей поездки: попробовать лимонад в придорожных кафе от Мэриленда до Миссури и на отдельной бумажке выписать название штата-победителя (Джорджии, естественно). Те же планы строились и на обеденный кофе, пирожки с мясом, спагетти и любимое блюдо Хьюго — яблочный пудинг (таковых нашлось только три, да и те сырые). Кроме того, мы устроили любительский конкурс по следующим номинациям: «лучшая шотландская церковь», «самый забавный цирюльник», «самый толстый полицейский», «самая шумная свинговая вечеринка» и «лучшая опечатка в афише» (которую мы присудили Ацтеку, Гринвилл, Южная Каролина, за «Джазовый Песец» — без комментариев). Помню один год, когда такие плакаты и афиши встречались на каждом шагу, я смеялся и успокаивался. Хотя со временем действие того воспоминания ослабло, и дорога по большей части напоминала утомительную череду ферм. Изящество и чистота уступили место кучам навоза под окнами и неповторимой вони, с утра до вечера хрипела единственная радиостанция, пока нам не удалось поймать еще одну. В конце концов именно радио тебя и выдало, Элис.

На подъезде к Джорджии страх за машину оставил Хьюго — полицейские начали вытаскивать меня из-за руля и приговаривать: «Сынок, пусть папа сначала научит тебя водить что-нибудь другое», поэтому бремя вождения полностью легло на плечи Хьюго. И вот однажды, пока в сервисной службе определяли, исправен ли мотор, мой друг вскрикнул:

— А вы можете подсоединить к машине радио?

— Чего?

— Радио. Я куплю его в городе.

— Вы говорите о комнатном радио?

Юный костлявый механик обладал приветливой улыбкой и копной соломенных вьющихся волос; сейчас мне кажется, что мы отправились за тем чудесным приемником, поскольку Хьюго понравились загоревшие на солнце Алабамы руки умельца. Не больше — ничего непристойного или безрассудного — лишь восхищение молодостью. Мы с Хьюго действительно пошли в город, мой друг выбрал сияющий «Филко», сделанный в форме исповедальни с классическими решетками. Наш юный механик втянул покупку на заднее сиденье и с улыбкой принялся за подключение. Задача оказалась не из легких. Антенну надо было проводить через крышу салона. Мы долго обсуждали аккумуляторы, трубки и конверсии, после чего решили просверлить несчастную приборную панель. Хьюго безмолвно следил за уверенными руками юноши. Наконец мастер нажал деревянную кнопку, и раздались звуки веселой песенки. Хьюго дал механику хрустящую пятидолларовую банкноту, вздохнул, и мы укатили прочь.

— Радио, говоришь, Хьюго?

— Заткнись. Прибавь лучше громкость.

Ну, это извечная проблема: гул мотора и завывание ветра всегда заглушают радио, поэтому дабы услышать хоть слово, особенно новости, нам приходилось снижать скорость. С музыкой было проще, и мы включали ее, когда только могли. Миновав остатки цивилизации в самом центре Америки — несколько радиопередатчиков для нескольких слушателей с приемниками, работавшими от ветроэнергетических генераторов, — мы научились ценить уродливый современный шум, которым так восхищалась молодежь. Стоило нам остановиться в маленьком городке, как вокруг собирались девушки в фартучках и мальчики в штанишках, их лица выражали восторг, доступный лишь туземцам. Пару раз дети пытались пуститься в пляс, однако взрослые тут же прекращали вульгарные танцы, и мы отправлялись дальше. Тем не менее наша популярность приносила удовольствие. Эх, какой способ знакомиться с женщинами, да, увы, я выглядел прыщавым подростком.

Бесконечные помехи чуть не заставили нас повернуть домой. Впрочем, когда океан шипящего звука ввергал нас в уныние, Хьюго просил меня «попробовать еще раз», и находилась какая-нибудь восхитительная местная радиостанция, сначала тихая, словно призрак, а затем обретавшая мощь и яркость. Однажды, во время омерзительно скучной езды по Техасу, мы практически влюбились в загадочную музыку, передаваемую океанским лайнером («Дзинь! Хлоп! Что это было? Телеграф, черт его побери, телеграф!»), и чуть не повернули обратно, когда в округе Глухого Смита чудесная музыка растворилась в шипящей волне. Фанни Брайс буквально преследовала нас со своими «Детскими дразнилками», даже на горных кручах мы слышали обрывки ее «Толстяка»: «И вот он встает на весы. Вес… — пауза, чтобы замерла стрелка, — три шестьдесят. Кто он после этого? Правильно, толстяк!» «Дэнс, дэнс, дэнс, — шепотом подпевал маэстро Бен Бернье. — Спокойной ночи и приятных снов». И разумеется, по радио шла бесчисленная реклама, направленная на проблемы представителей среднего класса: «Хотите, чтобы ваши зубы сияли словно жемчуг? Покупайте пасту доктора Страеска». Фантастика, я тоже купил. На юго-западе мы увлеклись развлекательным кулинарным шоу, где женщина (точнее, мужик с писклявым голосом) говорила слушателям: «А теперь возьмите блокнот и карандаш, я жду, сходите за письменными принадлежностями, так-то лучше». Дама замолкала, слышалось бормотание, а потом она задиктовывала самые нелепые рецепты, которые только можно представить. Ей-богу, некоторые «ингредиенты» явно записывались со слов идиотов, работавших в местных ресторанах.